— Помоги мне. Она упала в обморок.
— Кто? Эмили?
— Да.
Он заколебался, потом подошел поближе и наклонился над ней.
— Ты уверена, что она не ранена?
— Не знаю. Что случилось, Джим?
Но в это время мисс Эмили пошевелилась и застонала. Джим выпрямился и молча покачал головой.
— Она приходит в себя, — сказал он. — Нужно им сообщить, что она здесь. А я должен идти домой. — Он повернулся, чтобы уйти, но потом передумал. — Послушай, Лу, не стоит никому говорить, что ты меня здесь видела. У них там несчастье, и я не хочу быть замешан в нем.
— Что за несчастье? — спросила я. Но Джим ушел, как будто бы не слышал моего вопроса. Он пошел по тропинке к себе домой.
Помощь не прибывала. Наша прислуга, вероятно, ничего не слышала, так как находилась в дальнем крыле дома, со стороны Дэлтонов. Прошло минут пять, а может быть, и больше. За это время Эбен добрался до Либерти-авеню и вернулся в сопровождении полицейского. Они вошли в дом, а мисс Эмили снова застонала.
Я нагнулась к ней.
— Вы можете подняться, мисс Эмили?
Она покачала головой, потом вспомнила, что произошло, уткнулась лицом в траву и зарыдала.
— Что произошло? — беспомощно спрашивала ее я. — Пожалуйста, скажите мне. Тогда я смогу вам помочь.
После этого с ней случилась истерика, она стала визжать. И я была счастлива, когда увидела Маргарет в халате, стоявшую у боковой двери дома. Она была очень бледной и расстроенной, но все же быстро подбежала к нам.
— Прекрати, Эмили, — сказала она. — Луиза, принеси воды и побрызгай ей в лицо. Эмили, прекрати ради Бога!
Или она испугалась, что я оболью ее водой, или гневный окрик мисс Маргарет так на нее подействовал, но она прекратила кричать и села.
— Ты безжалостная женщина, Маргарет. Наша мама…
— Какой толк от твоих обмороков и визга? — спросила резко Маргарет. — Ты хочешь, чтобы услышал отец?
— Он знает?
— Он знает, — грустно ответила Маргарет. — Я сказала, чтобы они не пускали его наверх.
Естественно, я теперь поняла, что миссис Ланкастер умерла, а так как все знали, с каким усердием Эмили ухаживала за матерью, я прекрасно понимала ее истерику. Она была эмоциональной женщиной, читала любовные романы и считалась сентиментальной. Маргарет тоже любила свою мать, но была более прозаичной. В какой-то степени Эмили стала сиделкой, а Маргарет управляла хозяйством.
Дверь в дом все еще оставалась открытой. Я и Маргарет повели Эмили в дом и через главный холл прошли в библиотеку. Маргарет шла впереди. И я отчетливо помню, как она остановилась и подняла что-то с пола у подножья лестницы. В то время я не обратила на это особого внимания, потому что патрульный Линч разговаривал по телефону. Он смотрел на меня, но ничего не видел, увлеченный разговором.
— Да, — говорил он. — Такое впечатление, что это было сделано топором, да… Да, понимаю. Хорошо.
Он повесил трубку и побежал вверх по лестнице.
Я вдруг почувствовала, что меня тошнит. Меня зазнобило. Кого-то ранили или даже убили топором! Но такой способ сразу исключал возможность того, что жертвой была миссис Ланкастер. Кто будет убивать больную беспомощную женщину, да еще топором? Я была в замешательстве и ничего не понимала, когда мы подошли к двери библиотеки. Но когда я увидела мистера Ланкастера, то поняла, что случилось.
Он сидел один, откинувшись на спинку глубокого кожаного кресла. Лицо бледное, глаза закрыты. Он не открыл их, когда мы вошли в комнату, и Маргарет помогла мне положить Эмили на кожаный диван. Уложив сестру, Маргарет подошла к отцу и положила руку на плечо.
— Ты знаешь, папа, что это было убийство?
Он утвердительно кивнул.
— Кто сказал тебе об этом?
— Эбен. — Он едва двигал губами. — Я встретил его на улице.
— Ты не поднимался наверх?
— Нет.
— Я принесу тебе вина. — Она похлопала его по плечу и вышла из библиотеки, оставив нас троих в атмосфере гнетущего молчания, которое хуже, чем раскаты грома. Первым заговорил старик. Он открыл глаза и посмотрел на Эмили, лежавшую на диване и время от времени вздрагивавшую.
— Это ты нашла ее? — спросил он, все еще не двигаясь.
— Да… Пожалуйста, папа, не будем об этом.
— Ты ничего не слышала?
— Нет. Я одевалась, и дверь в мою комнату была закрыта.
— А Маргарет?
— Не думаю. Она принимала душ. Когда я окликнула ее, в ванной текла вода.
Маргарет принесла бокал портвейна, и старик выпил его. Он был маленьким, но за последние несколько минут как бы усох. Энергичный маленький человечек, он выглядел моложе своего возраста и был такой же неотъемлемой частью Полумесяца, как георгины миссис Тэлбот или тополя, растущие у наших домов. У него были свои привычки. Мы могли проверять часы по времени его выхода на ежедневную прогулку во второй половине дня и знать, что по календарю уже наступила осень, когда он надевал осеннее пальто.
Сейчас он если и был поражен, то скорее ужасом, чем горем. Человек вряд ли может быть поражен смертью жены, которая болела уже двадцать лет и не вставала с постели более десяти.
Вино явно привело его в чувство, потому что он сел прямо и посмотрел на двух женщин, уже не молодых, побледневших и расстроенных. Взгляд его был вопросительным, очень внимательным и каким-то странным. Он наблюдал, как Эмили стонет на диване, олицетворяя собой горе. Потом перевел взгляд на Маргарет, испуганную, но спокойную, сидящую у стола в своем ярком кимоно. Не думаю, что он заметил меня.
То, что он увидел, удовлетворило его, потому что он снова откинулся на спинку кресла и задумался. Я уже собиралась незаметно выйти из комнаты, когда он вдруг спросил:
— Кто-нибудь заглядывал под кровать?
Эмили вдруг вскочила, как будто ее ударило током.
— Под кровать? Значит, ты думаешь…
— А что еще я должен думать?
Никто ему не ответил, так как в это время к дому подъехала полицейская машина с двумя патрульными, а затем через секунду другая машина, в которой приехали, как я потом узнала, полицейский инспектор и трое сотрудников отделения по расследованию убийств.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Я все еще была в шоке и не могла поверить в случившееся, когда вышла в холл и увидела небольшую группу полицейских, столпившихся на верхней площадке лестницы. Часы на стене показывали двадцать минут пятого. Всего двадцать минут назад я мирно сидела у окна и шила, а белый дом Ланкастеров мирно проглядывал сквозь деревья.
Теперь все изменилось и в то же время оставалось прежним. Холл выглядел как всегда, недавно начищенные медные перила лестницы старинного образца по-прежнему блестели, а полицейские куда-то исчезли. Где-то наверху тихонько плакали женщины, и я пошла на этот звук. Выйдя в коридор, увидела у двери в спальню миссис Ланкастер трех служанок, патрульного Линча и Эбена.
Две горничные были пожилыми женщинами и работали у Ланкастеров много лет: Элен — кухаркой, Дженни — официанткой. И только Пегги, молодая горничная, работала здесь недавно. Тем не менее она тоже была очень расстроена. Все три женщины плакали, полагая, что в таких случаях слезы обязательны. Но вдруг Пегги показала на дверь и тихонько воскликнула:
— Кровь!
Линч сердитым голосом приказал ей замолчать, и мы молча стояли, пока не появился один из детективов. Он мрачно оглядел нас и сказал:
— А теперь послушаем, что вы можете рассказать мне.
Рассказывать было нечего. Элен взбивала тесто для торта на заднем крыльце, Дженни чистила серебро тоже на заднем крыльце, где было довольно прохладно. Пегги была свободна во второй половине дня и собиралась уходить через кухонную дверь, когда вдруг они услышали крик мисс Эмили. Никто из них не видел миссис Ланкастер после того, как Дженни принесла ей в половине второго поднос с едой, и они поклялись, что все двери — парадная, задняя и боковая — были заперты.
Детектив обратился к Эбену.
— А где были вы?
— Когда?
— Когда это произошло.
— Я не знаю, когда это произошло.
— Давайте посмотрим на ваши ботинки.