- Тебя больше не беспокоит судьба сына? - спрашивает Марна, прерывая наше молчание.
- Наверняка он взрослее, чем кажется.
- Осторожнее, - Марна с притворным испугом округляет глаза. - В Киберграде такие шутки считаются дурным тоном.
В её глазах, в её улыбке я вижу всё, что мечтал найти в женщине. Пусть миры сольются воедино, а плоть растает, обратившись в цифровой код - я не хочу знать разницы между людьми и киборгами, между реальностью и действительностью.
- Я люблю тебя, Марна.
Дай мне испить из твоей чаши.
Я лежу, глядя в потолок. Его покрывает роспись: копия картины Микеланджело «Сотворение Адама». Я установил её пару дней назад - взамен прежней, называвшейся «Мучения Святого Антония».
Меня всегда удивляло, почему Бог тянется к своему творению изо всех сил, а первый человек сидит, вальяжно развалившись, и едва утруждает себя ответным жестом. Рука Адама опирается о колено и согнута в запястье. Достаточно распрямить её, чтобы соприкоснуться с Творцом, но человек этого не делает.
Откинув одеяло, встаю с постели. В доме тихо и темно. Моя крепость хранит меня. Выхожу в коридор и шагаю босиком по ковру. Короткий ворс слегка колет стопы.
Я уже собирался выйти из Киберграда, когда мне показалось, что до меня доносятся чьи-то голоса. Несколько минут я лежал, раздумывая, стоит ли вставать, и разглядывал «Сотворение Адама». Картина была едва видна в призрачном сиянии декоративной подсветки, но я хорошо помнил её и легко восстанавливал в памяти то, что скрадывал полумрак.
В доме по-прежнему тихо. Не почудилось ли мне? Я уже готов вернуться, но из-за угла доносится едва различимый шорох. Замираю и прислушиваюсь. Звук всё ближе. Кто-то идёт по ковру мне навстречу. Это не может быть посторонний: охранные системы абсолютно надёжны. А что, если я сплю и вижу сон? Но нет, едва ли.
Делаю шаг вперёд и останавливаюсь. Почему-то мне делается тревожно, кожа покрывается мурашками. Это ещё не страх, но, безусловно, его предвестник.
Из-за угла появляется бледное сияние. Человек держит в руке фонарь. Луч слегка подрагивает.
Где-то раздаётся стук двери. Мне хочется развернуться и броситься в свою комнату. Там я смогу запереться. Переждать… а что, собственно, переждать? Опасность? Но разве она мне грозит? Должно быть, кто-то из домочадцев идёт навстречу, не желая зажигать свет в коридоре.
Я отступаю назад. Движения почти непроизвольны. Мне трудно оторвать взгляд от растущего пятна света. Слышно прерывистое дыхание крадущегося человека. Ему страшно. Стоит это осознать, и становится жутко. Так дышать может лишь тот, кто решился на убийство.
Из-за угла появляется тёмная фигура. Белый луч устремляется ко мне, слепит глаза. Я заслоняюсь рукой. Человек резко останавливается: он не ожидал меня увидеть. Свет уходит в сторону, и мне удаётся разглядеть лицо.
Это Виктор!
- Что ты здесь делаешь? - вырывается у меня.
Я вздыхаю с облегчением. Должно быть, его впустил Фёдор. Разумеется, охранные системы не воспрепятствовали возвращению домой блудного сына.
Виктор молчит. Фонарь дрожит в его руке, и луч света пляшет по стенам и полу.
- Почему ты крадёшься в темноте, как вор? - спрашиваю я. - Зачем прячешься от меня?
- Я не прячусь, - отвечает он.
Его голос звучит неожиданно громко и резко. Кажется, я отвык от него.
- Я шёл к тебе, - говорит Виктор.
- Сейчас?
- Да.
Становятся слышны торопливые шаги: кто-то почти бежит к нам.
Виктор тревожно оглядывается и делает порывистое движение, словно хочет броситься ко мне. Только теперь я замечаю, что во второй руке он держит нож.
Вот, значит, как?!
- Господин Кармин! - раздаётся вопль Фёдора. - Проснитесь!
Верный слуга то ли разгадал замысел Виктора, то ли знал о нём, но не уследил за мерзавцем, и теперь торопится предупредить меня.
Я кидаюсь к своей комнате. Луч света мечется, пляшет за моей спиной. Впереди мелькает уродливая тень, ломается, скользит по стенам, полу и потолку. Я слышу частые шаги: Виктор преследует меня. Он полон решимости убить отца - в лучших традициях старых пьес и древнегреческих мифов.
Ударом плеча распахиваю дверь спальни и, влетев в комнату, бросаюсь к висящей на спинке стула кобуре. Не оборачиваясь - это было бы пустой тратой времени - расстёгиваю ремешок и выдёргиваю оружие. Большой палец машинально касается курка, указательный ложится на спусковой крючок.
Виктор врывается с пронзительным криком. В этом вопле слились злоба, отчаяние и страх перед тем, что он намеревается сделать. Является ли его нападение следствием обдуманного решения, или мой сын изначально страдал душевным расстройством - не могу сказать. Личность юзера - загадка, свято оберегаемая Киберградом.
Я стреляю, когда Виктор кидается на меня, занося руку с ножом. Пуля попадает ему в живот, и он мгновенно сгибается, но по инерции продолжает движение. Мой палец вторично нажимает на спусковой крючок, и мальчишка, споткнувшись, роняет фонарь и растягивается на полу.
Из коридора доносятся отчаянные крики Фёдора. Этак, пожалуй, сбежится весь дом.
Виктор с видимым усилием переворачивается на бок. Его взгляд устремлён на меня. Я читаю в нём ненависть. Быть может, он имплицировал на меня образ своего реального отца? Кто знает, как сочетаются настоящая и вымышленная личности в сознании пользователя виртуальной реальности?
Целюсь - на этот раз тщательно - и стреляю почти в упор. Пуля пробивает череп, и кровь вперемешку с ошмётками мозга выплёскивается на пол.
В спальню вбегает Фёдор. Он едва дышит. Лицо его бледно - это заметно даже в полумраке.
- Мне понадобится азотная кислота, - говорю я ему, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее, а фраза - буднично. - Канистры три. Позаботься, чтобы их доставили. И не пускай никого в комнату.
Окна офиса засижены снаружи мухами, но внутри их нет: новые защитные системы, заказанные Милой, работают на удивление хорошо. Должно быть, техникам удалось отыскать неисправность в коде Киберграда и исправить её.
Просматриваю документы по товарам, которые наша фирма планирует поставлять в следующем месяце - ничего интересного: всякая мелочёвка, не стоящая особого внимания. Мы используем её лишь в качестве прикрытия.
Раздаётся сигнал интеркома.
- Вам звонит господин Зуев, - говорит Мила. - Кажется, он чем-то обеспокоен.
- Соединяй.
- Секунду, - секретарша переключает линию.
- Включи телевизор! - глухим голосом произносит Олег.
- Какой канал? - спрашиваю я.
- Любой.
Подхожу к голопанели и нажимаю кнопку. На экране вспыхивает трёхмерное изображение.
- …о лицемерии, - комната наполняется голосом Голема. - Правительство санкционировало создание вируса, назначение которого - уничтожать искусственные разумы, взбунтовавшиеся против человека. В ближайшее время он будет запущен в Сеть, чтобы отыскивать недовольных и превращать их мозги в компост.
Нам дали равные с людьми права, но только на словах. На деле же мы остаёмся вещами, от которых можно избавиться, не ориентируясь на закон.
Если бы один человек решил взорвать целый город, его бы наказали. Но никто не стал бы влезать в мозги остальным людям. Стоило же одному из нас задумать теракт - заметьте, только задумать! - как служба безопасности с позволения правительства приступила к созданию оружия массового поражения, принцип действия которого прямо нарушает закон о неприкосновенности частной жизни.
Вирус читает наши мысли, анализирует намерения и решает, достойны мы жить или должны умереть. Полицейский и палач в одном лице.