– Но дело Фримен останется открытым, сэр!
– Жизнь полна загадок, Стёрджис; некоторым так и суждено остаться неразгаданными.
Майло не ответил.
– Удобная позиция, – одобрил я. – Если б только не одна моральная дилемма.
Шеф резко подался вперед. Сигара вспыхнула крошечными фейерверками.
– У кого это вы обнаружили дилемму, доктор?
– У Чарли.
– Вы не знаете Чарли. – Слова шефа прозвучали глухо, как будто выдавленные не слишком исправным гидравлическим прессом.
– Я разбираюсь в подростках, и если я правильно понял вас в прошлый раз, Чарли – парнишка смышленый. Убийство учителя – отличная пища для любопытства среди учеников. Вдумчивый молодой человек, если у него чистая совесть и хорошие связи в правоохранительных органах, вряд ли ограничится простым любопытством. Не удивлюсь, если на днях он впервые всерьез заинтересовался вашей работой.
Кончик сигары вдруг нырнул вниз.
– Если расследование убийства Фримен так и застрянет в шестеренках бюрократической машины, Чарли наверняка спросит вас почему. Он может даже сделать вид, что удовлетворен вашим ответом. Или не сделает, и вам придется сочинять правдоподобные объяснения. В любом случае он совсем не дурак, и баснями его любопытство удовлетворить не удастся. Причем любопытство это будет того сорта, которое запросто переживет даже учебу в Йеле.
– Йель, – шеф поморщился. – Как меня в свое время достали их дурацкие песенки! За столько лет не придумать ничего нового…
– Песни победителей не стареют, – заметил я. – А вот песен тех, кто сдался, никто не помнит.
Огонек сигары вдруг заплясал в воздухе. У шефа тряслись руки. Он сделал усилие, чтобы их успокоить. Ничего не вышло. Сигара полетела на землю, и он яростно топнул по ней ногой. Огоньки разлетелись во все стороны. Замигали. И погасли.
Шеф сидел в кресле, обхватив руками колени. Потом резко вскочил, как раскрывшийся выкидной нож, отвернулся и зашагал по бетону в сторону дома, уменьшаясь в размере по мере удаления. Зашел внутрь и беззвучно закрыл за собой дверь.
– Извини, приятель, – сказал я.
– За что?
– За то, что поссорил тебя с начальством.
– Подумаешь, херня какая, – отозвался Майло. – После того, как я чуть было не уволился, мои взгляды на субординацию несколько изменились. – Взгляд в сторону двери. – Впервые вижу, чтобы он ушел, ничего не сказав.
– Просто не мог найти слов от ярости.
– Да какая разница? Ты попал ему в больное место, Алекс. Можешь быть уверен, там, за дверью, все его мысли сейчас – о наследнике. Ну, а поскольку я не привык упускать таких шансов, я хватаю карту обеими руками.
– Какую карту?
– Карт-бланш, мой дорогой ами. Пока он не вмешается, буду делать по делам Фиделлы и Фримен все, что мне заблагорассудится.
– Он ведь все сформулировал. Ловишь Мендосу, если к тому будут основания, а иначе дело Фримен ложится в долгий ящик.
– Это было еще до того, как ты применил свои психологические штучки, а он не нашелся что ответить. Молчание – знак согласия, амиго. Кот издох – мышам раздолье.
Глава 25
Все, что можно было извлечь из карт-бланш в два часа ночи, – это объявить «Корвет» Сэла Фиделлы в чрезвычайный розыск. Наша машина неслась на восток по 101-у шоссе. Майло рассуждал:
– Если я найду отпечатки, которых нет в базе, это даст мне повод разыскивать Мартина Мендосу уже всерьез. Включая беседы с каждым учеником и учителем из Академии, кто с ним когда-либо пересекался. Еще можно полететь в Сан-Антонио и до отвала наесться тамале и жареного мяса, а в перерывах кататься мимо дома его сестры.
– Пусть все услышат рев разъяренного сыщика!
– Иные тягловые животные тоже издают громкие звуки…
Через девять часов я снова услышал в трубке его голос:
– Прекрасное нынче утро. – Голос звучал на редкость беззаботно.
– Нашелся «Корвет»?
– Пока нет, зато нашелся потерянный друг.
В полдень мы встретились с Майло у входа в тюрьму Калвер-Сити на Дюкен-авеню. Надзирательница по имени Широнна Бостич провела нас к камере предварительного содержания и принялась нетерпеливо копаться в связке ключей.
– Когда его привезли? – спросил Майло.