Затем я услышал слух, что все вакцинированные семьи будут отправлены обратно в больницу Уолтера Рида в Вашингтоне для обследования и лечения. Я довольно хорошо представлял себе, что это значит».
Он надулся.
«Однажды ночью после полуночи я пробрался в лазарет. Один дежурный дежурил у входной двери, курил и не относился к работе серьезно. Что было типично для базы. Здесь никогда ничего не происходило. У всех было небрежное отношение. Мне удалось пробраться через заднюю дверь, используя отмычку, которую я стащил из кабинета Хоффмана. Этот самодовольный ублюдок даже не потрудился поставить новый замок».
Протянув руку, он схватил грейпфрут и сжал его так сильно, что сок потек сквозь пальцы.
«Некоторые из них, — тихо сказал он, — уже были мертвы. Лежали в койках…
без сознания, гниющие. Другие были на грани потери сознания.
Повсюду была отслоившаяся кожа... конечности... в комнате воняло гангреной».
Он начал плакать, пытался остановиться, потом скрыть это. Прошло некоторое время, прежде чем он возобновил, и то, шепотом.
«Кровать за кроватью, сдвинутые вместе, как открытые гробы... Я все еще мог узнать несколько их лиц. Никакой попытки лечить их не предпринималось...
ни еды, ни лекарств, ни капельниц. Их хранили ».
Грейпфрут — смесь мякоти и кожуры.
«Последнее отделение было самым худшим: десятки мертвых детей. И вот чудо: некоторые из младенцев были еще живы и выглядели относительно здоровыми. Кожные поражения, недоедание, но в сознании и с хорошим дыханием — их маленькие глазки следили за мной, когда я стояла над их кроватками... Я насчитала. Девять».
Он снова встал и неуверенно закружился по комнате.
«Я до сих пор этого не понимаю. Возможно, их защитила относительно низкая дозировка или что-то в их иммунной системе новорожденных. Или, может быть, Бог есть».
Заламывая руки, он подошел к холодильникам и столкнулся с Кенмором медного цвета.
«Иногда хорошо быть скрытным. Я вытащил их. Четырех в первый раз, пятерых во второй. Запеленали в одеяла, чтобы заглушить их крики, но в этом не было необходимости. Они не могли плакать. Все, что выходило наружу, было карканье».
Лицом к нам.
«Вакцина, как вы понимаете, сожгла их голосовые связки».
Он ускорил шаг, преследуя невидимую жертву.
«Мне некуда было их везти, кроме как в лес. Слава богу, была зима.
Зима здесь мягкая, теплая, сухая. Я открыл пещеры, гуляя. Мне всегда нравились пещеры». Улыбка. «Секретные места. Занимался спелеологией, когда учился в Стэнфорде, писал дипломную работу о летучих мышах.… Я не думал, что кто-то еще о них знает, и больше некуда было пойти».
«А как насчет мин?» — спросил я.
Он улыбнулся. «Японцы планировали заложить мины, но так и не дошли до этого».
«Ночь ножей?»
Он кивнул.
«Вы распространяете слухи?» — спросил я.
«Я посадил семя. Когда дело доходит до слухов, недостатка в садоводах никогда не бывает.… Где я был?… Я поместил их в пещеру. Не в эту, я не знал об этой. Или в туннель. Когда их спрятали, я проверил их, вымыл, дал им воды и электролитов, вернулся в лазарет, разобрал их кроватки, разбросав детали в надежде, что они
не будут скучать. И их не было. Все это место было похоже на склеп, трупы и умирающие люди сползали на пол, лежали друг на друге, телесные жидкости капали. Я никогда не забуду этот звук. Даже сейчас, когда моросит…»
Его лицо приняло отсутствующее выражение, и на мгновение я подумал, что он куда-то ускользнет. Но он снова заговорил, громче:
«Затем осложнение: один из взрослых тоже выжил. Мужчина. Когда я заканчивала с приданым, он вошел, потянулся ко мне, упал на меня. Я чуть не умерла от страха — он был... гнилой. Я знала, кто он. Авиамеханик, огромный парень, невероятно сильный. Возможно, поэтому симптомы не так быстро его одолели. Что не значит, что он не был серьезно болен. Его кожа была чисто-белой — как будто обесцвеченной, одна рука отсутствовала, ни зубов, ни волос. Но он мог шататься. Он не был хорошим человеком. На самом деле, хулиганом, с отвратительным характером. Я латал людей, которых он избивал. Я боялась, что у него хватит сил как-то поднять тревогу, поэтому я вытащила его тоже. Это чуть не убило меня. Даже голодный, он, должно быть, весил сто восемьдесят фунтов. Потребовалось так много времени, чтобы пересечь базу. Я была уверена, что какой-нибудь часовой меня увидит. Но в конце концов я это сделала.
«Я поместила его в другую пещеру, подальше от младенцев, и ухаживала за ним, как могла. Он дрожал от озноба, кожа начала шелушиться. Пытался говорить и все больше злился из-за своей неспособности... Он все время смотрел на культю, где была его рука, и кричал — безмолвный крик. Бешеный гнев. Его глаза были дикими. Даже в таком состоянии он пугал меня. Но я подсчитала, что это займет всего несколько часов».