нас, и нам предоставили год бесплатного электричества и воды. Притворство продолжалось. Даже наши игры в бридж продолжались».
«Вместе с его изменой», — сказал я.
«Его обман и мое притворство, что я не знаю. Это такая же подходящая метафора для цивилизации, как и любая другая, не так ли?»
Он тревожно рассмеялся.
«Тем временем моя настоящая жизнь продолжалась ночью, и в любое другое время я могла уйти, не привлекая слишком много внимания. Я еще не обнаружила туннель и спрятала лестницу, чтобы можно было забраться на стену. Двое младенцев, состояние которых ухудшилось, скончались, как и еще один. Первой была маленькая девочка по имени Эмма — ее имя было единственным, которое я знала, потому что я лечила ее как новорожденную от грыжи пупка. Ее отец шутил о том, как она будет выглядеть в бикини, и я сказала ему, что это должно быть его самой большой проблемой...»
Казалось, он снова готов был заплакать, но сумел сморгнуть слезы.
«Она умерла от недоедания. Я похоронил ее и провел похороны, как мог. Месяц спустя от меня ушла вторая маленькая девочка. Болезнь костного мозга. Потом маленький мальчик от пневмонии, которая не поддавалась лечению антибиотиками. Остальные шестеро выжили. Вы только что с ними познакомились».
«Каково их состояние здоровья?» — спросил я. «Физическое и психическое».
«Ни у кого из них нет нормального интеллекта, и у них нет речи. Я сам изучил основы тестирования IQ, применил невербальные компоненты тестов Векслера и Лейтера. Кажется, они попадают в диапазон от пятидесяти до шестидесяти, хотя Джимми и Эдди немного умнее. Их нервная система грубо ненормальна: судороги, двигательный дисбаланс, сенсорные дефициты, измененные рефлексы. Слабый мышечный тонус, даже когда я могу заставить их заниматься. А еще есть светочувствительность — малейшее количество УФ-излучения
Воздействие разъедает их кожу. Даже жизнь здесь не смогла защитить их полностью. Вы видели их глаза, уши, пальцы. Обширный фиброз, вероятно, что-то аутоиммунное — фактический процесс не отличается от проказы. Им не грозит неминуемая потеря веса, но эрозия неуклонно продолжается. Они бесплодны — благословение, я полагаю. И не слишком либидо. Это облегчило мне жизнь.
«Я до сих пор не понимаю, как вам удавалось удерживать их здесь все эти годы».
«Сначала было трудно, сынок. Мне пришлось… ограничить их. Теперь это не серьезная проблема. Они, может, и ненормальные, но они узнали, что с ними делает солнце. Полчаса на улице, и они мучаются от боли несколько дней. Я приложил все усилия, чтобы обеспечить им как можно более богатую жизнь. Вот, позволь мне показать тебе».
Он провел нас в соседнюю комнату, немного меньшую, чем столовая.
Кресла-мешки и самодельные ящики, полные игрушек и иллюстрированных книг. Фонограф, подключенный к аккумуляторной батарее. Рядом с ним стопка старых 45-калиберных. На самом верху: Берл Айвз поет детские песни. «Джимми, щелкни кукурузу…» Модель поезда, в беспорядке стоящая на ворсистом ковре. Некоторые из мягких людей сидели на полу, балуясь с рельсами. Другие полулежали на стульях, перебирая пальцами кукол.
Они приветствовали его улыбками и хриплыми криками. Он подходил к каждому из них, шептал им на ухо, обнимал, гладил и щекотал.
Когда он повернулся, чтобы уйти, одна из них — крупная женщина — схватила его за руку и потянула.
Он отстранился. Она сопротивлялась.
Все вокруг хихикают. Знакомая игра.
Наконец, Морленд пощекотал ее под мышкой, и она тихо, широко рассмеялась и отпустила его, кувыркаясь назад. Морленд поймал ее, поцеловал в макушку, вытащил из футляра куклу Барби и отдал ей.
«Смотри, Сьюзи: Барби- кинозвезда . Посмотри на это красивое, нарядное платье » .
Женщина повернула фигурку, внезапно увлекшись. Черты ее лица были ящерообразными, но глаза были теплыми.
«Скоро вернусь, дети», — сказал Морленд.
Мы вышли из комнаты и пошли по узкому каменному проходу.
«Как часто вы сюда приходите?» — спросил я.
«Оптимально — от двух до пяти раз в день. Если делать это реже, ситуация выйдет из-под контроля». Его худые плечи поникли.