ждать: аромат пейзажа в данном стихотворении скорее дедовский,
а пейзаж хронологически предыдущего стихотворения «Сегодня
шла Ты одиноко» — шахматовский: «Там, над горой Твоей высо
кой зубчатый простирался лес, и этот лес, сомкнутый тесно, и
эти горные пути мешали слиться с неизвестным, Твоей лазурью
процвести». Зубчатый лес, мешающий процвести лазурью, горы —
это Шахматово и его окрестности. ( Примеч. А. Белого. )
212
В начале сентября 1901 года я вернулся в Москву.
В первое свое посещение Соловьева я ознакомился с ря
дом стихотворений А. А. («Предчувствую Тебя», «Ты го
ришь над высокой горою», «Сумерки, сумерки вешние»,
«Я жду призыва, ищу ответа», «Она росла за дальними
горами», «Не сердись и прости», «Одинокий, к тебе при
хожу», «Ищу спасенья» и др.). Впечатление было оше
ломляющее. Стало явно: то именно, что через пятна
дцать лишь лет дошло до сознания читательской публи
ки, — именно, что А. А. первый поэт нашего времени,
традиционно связанный с линией Лермонтова, Фета,
Вл. Соловьева, пережилось именно в то время. Во-вто
рых, было ясно сознание: этот огромный художник —
наш, совсем наш, он есть выразитель интимнейшей па
шей линии московских устремлений *. С первых же
строчек А. А. стал мне любимым поэтом. Я понимал:
будучи первым поэтом, он был не поэтом для нас,
а теургом, соединявшим эстетику с жизненной мистикой,
и поднимался вопрос о том, как нам жить, как нам
быть, когда явно в мире звучат уже призывы, подобные
блоковский.
Осень и зиму 1901 года мы обсуждали стихи А. А.,
ждали все новых получек из Петербурга. Мнения наши
тогда разделились: М. С. Соловьев сдержаннее тогда от
зывался о поэзии и о мистике Блока, О. М. Соловьева
горячо принимала стихи, не вполне доверяя мистической
ноте их. Мы же с С. М. Соловьевым решили, что Блок
безусловен, что он единственный продолжатель конкрет
ного соловьевского дела, пресуществивший философию в
жизнь. И действительно, А. А. Блок, по времени первый
из русских, приподнял поэзию В. Соловьева и осознал
всю огромность религиозного смысла ее. Он довел со-
ловьевство до идеологии максимализма, почти до секты.
Пусть впоследствии говорили, что в этом крах линии ми
стики Соловьева (так полагали Г. А. Рачинский,
кн. Евг. Трубецкой, священник С. Н. Булгаков и др.), —
оп выявил в Соловьеве новые стороны, которые без него
вовсе не были бы понятны, как, например, темы «Испо
веди» и «Третьего Завета» А. Н. Шмидт.
С осени 1901 года А. Н. Шмидт появляется у Со
ловьевых. Мне приходится с ней встречаться и не раз
вести беседу на тему «Исповеди». В декабре 1901 года
* Этот круг мыслей я высказал в статье «Апокалипсис в рус
ской поэзии» в 1905 г. ( Примеч. А. Белого. )
213
произошла моя встреча с Д. С. Мережковским и
З. Н. Гиппиус все в той же квартире Соловьева. С нача
ла 1902 года между З. Н. Гиппиус, Д. С. Мережковским
и мною — деятельная переписка. Помню: в 1902 году в
Москве уже образуется кружок горячих поклонников
поэзии А. А. Блока, я старательно распространяю его
стихи среди друзей и знакомых, стихи переписываются
и передаются друг другу. Слава о юном поэте опережает
его появление в печати. Уже утверждают, что первый
из русских поэтов современности не Бальмонт, не Брю
сов, не Гиппиус, не Сологуб, а Блок именно. В Москве
первые оценили поэзию А. А.: С. М. Соловьев, О. М. Со
ловьева (его мать), А. С. Петровский, Э. К. Метнер,
Н. К. Метнер, В. В. Владимиров (художник), его сестры,
Эртель, Батюшков (московский теософ), Новский и др.
К этому кругу людей причисляю себя, конечно, и я.
Официальные представители декадентства иначе от
носятся к стихотворениям Блока. В. Я. Брюсов в 1902 го
ду признает их хорошими, но уступающими многим из
молодых авторов того времени. З. П. Гиппиус в 1902 го
ду пишет мне о невероятном преувеличении мною поэ
зии Блока, которая-де есть пережитой субъективизм,
пережитой ими, т. е. Мережковскими, субъективизм.
В 1903 или 1904 году она меняет первоначальное мне
ние, как и Брюсов.
Всякое письмо А. А. Блока этого времени к Соловье
вым было показано мне и мною изучено, и казалось, мы
с А. А. уже знакомы. Под впечатлением этого, как ка
жется, в январе 1903 года, я написал А. А. Блоку длин
ное письмо, которое начиналось с извинения, что я адре
суюсь к нему, не будучи лично знакомым. В письме я
высказывал, насколько помню, свое отношение к линии