диадема, которую Блок назвал в стихах «трехвенечной
тиарой». Волохова в этот вечер была как-то призрачно
красива, впрочем, теперь и все остальные мне кажутся
чудесными призраками. Точно мерещились кому-то
«дамы, прилетевшие с луны». Мунт с излучистым ртом,
в желтом наряде, как диковинный цветок, скользящая
неслышно по комнате; Вера Иванова, вся розовая, тон
кая, с нервными и усталыми движениями, и другие.
Я сама, одетая в красные лепестки мятой бумаги, пока
залась себе незнакомой в большом зеркале. У меня тогда
мелькнула мысль: не взмахи ли большого веера Веры
вызвали нас к жизни? Она сложит веер, и вдруг мы про
падем. Я сейчас же улыбнулась этой мысли...
М. А. Кузмин в «Картонном домике» описал вечер
«бумажных дам», сделав его фоном для своего романа.
Надо сказать, однако, что героев этого романа на нашем
вечере не было:
«Женщины, встретившие громким смехом и рукопле
сканиями нелепую и чувствительную песенку, были по
уговору в разноцветных однофасонных костюмах из тон
кой бумаги, перевязанных тоненькими же цветными
427
ленточками, в полумасках, незнакомые, новые и молодые
в свете цветных фонариков. Танцевали, кружились, сади
лись на пол, пели, пили красневшее в длинных стаканах
вино, как-то нежно и бесшумно веселясь в полутемной
комнате» 27.
Вот строки, совершенно точно рисующие с внешней
стороны вечер. Одна из комнат действительно была убра
на разноцветными фонариками, и маски нежно и бес
шумно веселились в призрачном свете. Все были новые
и незнакомые, но молодые они были на самом деле, а не
только в свете фонариков.
Было условлено говорить со всеми на «ты».
В нашей среде литературно-артистической богемы
была некоторая непринужденность, но все же все были
достаточно сдержанны и учтивы, такое обращение вошло
в привычку, поэтому так жутко было говорить «ты», не
смотря на маску. В самом начале вечера, когда еще все
немного стеснялись и как-то не решались обращаться
друг к другу на «ты», а если делали это, то по обязанно
сти, через силу, меня рассмешил короткий диалог Веры
Викторовны с К. А. Сюннербергом. Она — по виду настоя
щая дама общества, он — господин в визитке, чрезвычайно
сдержанный и учтивый. Они разговаривали на «ты» без
улыбки, о чем-то не относящемся к вечеру, серьезном, и
получалось такое впечатление, что оба сошли с ума.
Всего легче «ты» говорилось Блоку. В полумраке сре
ди других масок, в хороводе бумажных дам, Блок казал
ся нереальным, как некий символ.
Однако и здесь за плечом строгого поэта был его ве
селый двойник, реальный для меня — красной маски, те
перь, как никогда в другое время. Казалось бы, что Бло
ку не до шуток: как раз на вечере «бумажных дам»
лиловая маска H. Н. Волохова окончательно покорила
его. Он сказал об этом сам:
Из очей ее крылатых
Светит мгла.
Трехвенечная тиара
Вкруг чела.
Золотистый уголь в сердце
Mнe возжгла.
От загоревшегося чувства поэт стал трепетным и
серьезным, однако, повторяю, я совершенно ясно почув
ствовала, что веселый двойник был тут же. Помню
момент в столовой: живописная группа наряженных жен-
428
щин в разноцветных костюмах и мужчин в черном. Поэ
ты читали стихи, сидя за столом. Строгая на вид лило
вая маска, рядом с ней поэт Блок. В глазах Волоховой
блестел иной огонь: тогда-то «на конце ботинки узкой»
дремала «тихая змея» 28. H. Н., по-видимому, прониклась
ролью таинственной бумажной дамы. Когда я увидела
эту торжественную группу, мне вдруг захотелось нару
шить ее вдохновенную серьезность. Из всех присутствую
щих я выбрала Блока и обратилась со своим весельем
именно к нему, хотя повторяю — казалось бы, момент
был совершенно не подходящий. Я сделала это инстинк
тивно, почувствовала за пафосом его влюбленности без
заботную веселость юности.
Действительно, Александр Александрович сейчас же
отозвался на мой юмор. Выражение лица у него стало
задорным, он развеселился и с этого момента в продол
жение всего вечера двоился: поэт трепетал и склонялся
перед лиловой дамой, а его двойник говорил вдохновен
ный вздор с красной маской.
В болтовне и шалостях, самых забавных, также моим
партнером бывал Сергей Городецкий, у которого оказы
вался совершенно неистощимый запас дурачеств. Мы,
его «другини», как он сам окрестил Иванову, Волохову,
Мунт, Л. Д. Блок и меня, очень радовались, когда его