протест Волоховой. Соприкоснуться так близко с тайной
поэзии Блока, заглянуть в ее снежную сверкающую безд
ну — страшно: она, разумеется, сейчас же ощутила, что сто
ит рядом с поэтом, которому «вселенная представлялась
страшной и удивительной, действительной, как смерть...».
Блок был неумолим. Он требовал, чтобы Волохова
приняла и уважала свою миссию, как он — свою миссию
435
поэта. Но Наталия Николаевна не захотела отказаться
от «горестной з е м л и » , — и случилось так, что он в конце
концов отошел. После он написал о своей Снежной
Деве стихотворение, полное злобы, уничтожающее ее и
совершенно несправедливое 32. Я не знала об этом, так
же как и она, до последнего времени. Она прочла с ужа
сом и возмущением, с горечью — за что? Думаю, за то,
что он поверил до конца в звезду и явленную комету, и
вдруг оказалось, что ее не было, тогда он дошел до край
ности, осыпая ее незаслуженными упреками. Любовь
Дмитриевна в свое время, вероятно, также порой тяго
тилась своей обреченностью Прекрасной Дамы, потому
что она вначале любила Александра Александровича
обычной земной любовью. Она осталась с ним до конца
благодаря тому, что была очень сильная, а он нуждался
в ней больше, чем в ком-либо. «Люба мудрая, Люба
знает». А она, разумеется, верила, что он знает больше
всех, что его речи являются известного рода «открове
нием». Отсюда и смирение Любови Дмитриевны. Но об
этом дальше, а теперь снова возвращаюсь к Волоховой.
Она гуляла и каталась с Блоком по улицам Петербур
га, влюбленная в его мглу и огни 33. Между ними шел
неустанный спор, от которого он мучился, она иногда
уставала. Однажды я сказала H. Н. полушутя, что впо
следствии почитатели поэта будут порицать ее за холод
ность, как негодую, например, я на Амалию, что из-за
нее страдал Гейне. H. Н. рассмеялась над моими словами
и сказала мне, что иногда она не верит в подлинные
страдания Блока: может быть, это только литература.
А над Любовью Дмитриевной взвился «костер высо
кий». Однажды она приехала к Волоховой и прямо спро
сила, может ли, хочет ли H. Н. принять Блока на всю
жизнь, принять поэта с его высокой миссией, как это
сделала она, его Прекрасная Дама. Наталья Николаевна
говорила мне, что Любовь Дмитриевна была в эту ми
нуту проста и трагична, строга и покорна судьбе. Ее
мудрые глаза видели, кто был ее мужем, поэтому для
нее так непонятно было отношение другой женщины, це
нившей его недостаточно. Волохова ответила: «Нет».
Так же просто и откровенно она сказала, что ей мешает
любить его любовью настоящей еще живое чувство к
другому, но отказаться сейчас от Блока совсем она не
может... Слишком было упоительно и радостно духовное
общение с поэтом.
436
ВОЗДУШНАЯ КАРУСЕЛЬ
Серебром моих веселий
Оглушу,
На воздушной карусели
Закружу...
Блок
С Таврической от Вячеслава Иванова и с Васильев
ского острова от Сологуба мы шли обычно б ольшую
часть дороги пешком. Блок, Ауслендер, Мейерхольд и
Городецкий провожали четырех дам — Волохову, Ивано
ву, Мунт и меня (мы жили в районе Офицерской). Мне
вспоминается, как далекая картина, видение — одно из
таких возвращений. Было тихо и снежно. Мы шли по
призрачному городу, через каналы, по фантастическим
мостам Северной Венеции и, верно, сами казались при
зраками, походили на венецианских баутт 34 прошлого.
Наша жизнь того периода также проходила в некоем
нереальном плане — в игре. После «Балаганчика», на ве
чере бумажных дам, маски сделали нашу встречу чудес
ной, и мы не вышли из магического круга два зимних
сезона, пока не расстались. Незабываемые пляски среди
метелей под «песни вьюги легковейной», в «среброснеж-
ных чертогах». Высокая фигура Сергея Городецкого,
крутящаяся в снежной мгле, силуэт Блока, этот врезан
ный в снежную мглу профиль поэта, снежный иней на
меховой шапке над строгой бровью, перебеги в снегу,
звуки «струнных женских голосов» (слова Блока), звезд
ные очи Волоховой, голубые сияющие — Веры Ивановой.
Так часто блуждали мы по улицам снежного города,
новые северные баутты, а северный поэт из этих снеж
ных кружений тайно сплетал вязь... «То стихов его плен
ная вязь». Всюду мы были вместе в своем тесном, близ
ком кругу, и, где бы ни появлялись, наше оживление пере
давалось другим: на литературных журфиксах, на концер