Сам Блок отчетливо видел душевное неблагополучие своей
среды: «...все ближайшие люди на границе безумия, как-то боль
ны и расшатаны» (VII, 142).
Ценой больших усилий, не без отступлений и потерь, Блок
высвобождался из плена нервной, утомительной, ненатуральной
жизни. Обобщая, конечно, свой личный опыт, он размышлял о
том, что когда люди, «долго пребывавшие в одиночестве», выхо
дят в широко распахнутый общечеловеческий мир, они, чтобы
устоять в «буре жизни» (Блок подчеркивает: « русской жизни»),
должны обрести в себе «большие нравственные силы» (VII, 117).
В обретении нравственных сил и заключался пафос идейно-
литературных исканий зрелого Блока.
Решительный перелом в его настроениях, взглядах, убежде
ниях обозначился в 1907—1908 годах. Сильным толчком к пере
оценке старых ценностей послужила первая русская револю
ция — страстный отклик на ее победы и трагическое пережива
ние ее поражения.
То борение души за «право на жизнь», о котором Блок го
ворил в связи с первыми своими книгами и которое до поры
до времени протекало подспудно, теперь вырвалось наружу
с громадной и совершенно неожиданной для окружающих силой.
Вот тут-то особенно громко и заговорил в нем «голос крови».
Им всецело овладело «сознанье страшное обмана всех прежних
малых дум и вер». Он пришел к убеждению, что думать и го
ворить следует «только о великом».
Он и заговорил — о самом большом, насущном и неотврати
мом. О России, о приобщении к народной душе, о побежденной
и снова набирающей силу революции, о судьбе несчастного,
10
обездоленного и униженного человека, о гражданском долге и
общественной ответственности русского писателя.
Поразительны энергия его мысли и прямота высказываний.
«Ведь тема моя, я знаю теперь это твердо, без всяких со
мнений — живая, реальная тема... Все мы, живые, так или иначе
к пей же придем... Откроем с е р д ц е , — исполнит его восторгом,
новыми надеждами, новыми силами, опять научит свергнуть про¬
клятое «татарское» иго сомнений, противоречий, отчаянья, само¬
убийственной тоски, «декадентской иронии» и пр. и пр., все то
иго, которые мы, «нынешние», в полной мере несем. Не откроем
сердца — погибнем... В таком виде стоит передо мной моя тема,
тема о России (вопрос об интеллигенции и народе, в частности).
Этой теме я сознательно и бесповоротно посвящаю жизнь...
Ведь здесь — жизнь или смерть, счастье или погибель» (VIII,
265).
«Современная русская государственная машина есть, конечно,
гнусная, слюнявая, вонючая старость... Революция русская в ее
лучших представителях — юность с нимбом вокруг лица... Если
есть чем жить, то только этим. И если где такая Россия «му¬
жает», то уж к о н е ч н о , — только в сердце русской революции в
самом широком смысле, включая сюда русскую литературу,
науку и философию, молодого мужика, сдержанно раздумываю¬
щего думу «все об одном», и юного революционера с сияющий
правдой лицом, и все вообще непокладливое, сдержанное, грозо
вое, пресыщенное электричеством. С этой грозой никакой громо
отвод не сладит» (VIII, 277).
«Народ собирает по капле жизненные соки для того, чтобы
произвести из среды своей всякого, даже некрупного писателя...»
Писатель — должник народа. Он обязан передать людям то, что
нужно им, как воздух и хлеб, более того — «должен отдать им
всю душу свою, и это касается особенно русского писателя» — по
тому что «нигде не жизненна литература так, как в России, и
нигде слово не претворяется в жизнь, не становится хлебом или
камнем так, как у нас» (V, 246—247).
«В сознании долга, великой ответственности и связи с наро
дом и обществом, которое произвело его, художник находит силу
ритмически идти единственно необходимым путем» (V, 238).
Вот как он заговорил!
Верность великим заветам русской мысли и культуры, их жи
вотворным традициям, неотступная дума о России и ее будущем,
трагическое переживание ее невыносимого настоящего с диким и
варварским режимом прогнившего самодержавия, бесчеловечной
властью капитала, бездуховной пошлостью буржуазного быта, бес
стыдным нигилизмом декадентства — все это интегрируется в чет-
11
кой формуле, коротко и ясно выражающей выношенное в самом
сердце убеждение Блока: «Современная жизнь есть кощунство пе
ред искусством, современное искусство — кощунство перед жизнью» 1.