вали, пока кто-нибудь не придет.
Блок был переполнен своим знакомством с «ними»,
как мы называли в этих разговорах всех новых, получив
ших название «символистов». Знакомство пока еще лишь
из книг. Он без конца рассказывал, цитировал так легко
запоминаемые им стихи, привозил мне книги, даже
* «Графиня Апраксина» ( фр. ) .
154
первый сборник «Северных цветов», который был чуть ли
не заветнейшей книгой. Я читала по его указанию пер
вые два романа Мережковского 31, «Вечных спутников»;
привозил он мне Тютчева, Соловьева, Фета.
Говорил Блок в то время очень трудно, в долгих пе
реплетах фраз ища еще не пойманную мысль. Я следи
ла с напряжением, но уже вошла в этот уклон мысли,
уже ощущала, чем «они» берут и меня. Раз как-то я в
разгаре разговора спросила: «Но ведь вы же, наверно,
пишете? Вы пишете стихи?» Блок сейчас же подтвердил
это, но читать свои стихи не согласился, а в следующий
раз привез мне переписанные на четырех страницах
листка почтовой бумаги: « », «Servus-Regi-
nae», «Новый блеск излило небо...», «Тихо вечерние те
ни...» Первые стихи Блока, которые я узнала. Читала их
уже одна.
Первое было мне очень понятно и близко: «кос
мизм» — это одна из моих основ. Еще в предыдущее лето,
или раньше, я помню что-то вроде космического экстаза,
когда, вот именно, «тяжелый огнь окутал мирозданье...»
После грозы на закате поднялся сплошной белый туман
и над далью и над садом. Он был пронизан огненными
лучами заката — словно все горело: «Тяжелый огнь окутал
мирозданье» 32. Я увидела этот первозданный хаос, это
«мирозданье» в окно своей комнаты, упала перед окном,
впиваясь глазами, впиваясь руками в подоконник в состо
янии потрясенности, вероятно, очень близком к религиоз
ному экстазу, но без всякой религиозности, даже без бо
га, лицом к лицу с открывшейся вселенной...
От второго («Порой — слуга, порою — милый...») ще
ки загорелись пожаром. Что же — он говорит? Или еще
не говорит? Должна я понять или не понять?..
Но последние два — это образец моих мучений следу
ющих месяцев: меня тут нет. Во всяком случае, в таких
и подобных стихах я себя не узнавала, не находила, и
злая «ревность женщины к искусству», которую принято
так порицать, закрадывалась в душу. Но стихи мне пе
лись и быстро запоминались.
Понемногу я вошла в этот мир, где не то я, не то не
я, но где все певуче, все недосказано, где эти прекрасные
стихи так или иначе все же идут от меня. Это обиняка
ми, недосказанностями, окольными путями Блок дал мне
понять. Я отдалась странной прелести наших отношений.
Как будто и любовь, но в сущности — одни литературные
155
разговоры, стихи, уход от жизни в другую жизнь, в тре
пет идей, в запевающие образы. Часто, что было в раз
говорах, в словах, сказанных мне, я находила потом в
стихах. И все же порою с горькой усмешкой бросала я
мою красную вербену, увядшую, пролившую свой тонкий
аромат так же напрасно, как и этот благоуханный летний
день. Никогда не попросил он у меня мою вербену, и ни
когда не заблудились мы в цветущих кустах...
И вот в июле пришел самый значительный день этого
лета. Все наши, все Смирновы собрались ехать пикником
в далекий казенный сосновый бор за белыми грибами.
Никого не будет, даже и прислуги, останется только папа.
Останусь и я, я решила. И заставлю Блока приехать,
хотя еще и рано по ритму его посещений. И должен быть,
наконец, разговор. На меня дулись, что я не еду, я от
говаривалась вздорными предлогами. Улучила минуту
одиночества и, помню, в столовой около часов всеми си
лами души перенеслась за те семь верст, которые нас
разделяли, и сказала ему, чтобы он приехал. В обычный
час села на свой стул на террасе, с книгой и вербеной.
И он приехал. Я не удивилась. Это было неизбежно.
Мы стали ходить взад и вперед по липовой аллее на
шей первой встречи. И разговор был другой. Блок мне
начал говорить о том, что его приглашают ехать в Си
бирь, к тетке 33, он не знает, ехать ли ему, и просит меня
сказать, что делать; как я скажу, так он и сделает. Это
было уже много, я могла уже думать о серьезном жела
нии его дать мне понять об его отношении ко мне. Я от
вечала, что сама очень люблю путешествия, люблю узна
вать новые места, что ему хорошо поехать, но мне будет
жаль, если он уедет, для себя я этого не хотела бы. Ну,
значит, он и не поедет. И мы продолжали ходить и дру