без увлекающего дела — и жизнь распорядилась мной
по-своему.
166
Лето в Боблове я провела отчужденно от Блока, хотя
он и бывал у нас. Я играла в спектакле в большом сосед
нем селе Рогачеве (Наташа в «Трудовом хлебе» Остров
ского); Блок ездил меня смотреть. Потом надолго уезжа
ла к кузинам Менделеевым в их новое именье Рыньково,
около Можайска. Там я надеялась встретить их двоюрод
ного брата, актера, очень красивого и сильно интересо
вавшего меня по рассказам. Но судьба и тут или берегла
меня, или издевалась надо мной: вместо него приеха
ла его сестра с женихом. Со зла я флиртовала с товари
щами Миши Менделеева, мальчиками-реалистами, как и
в Боблове с двоюродными братьями — Смирновыми, тоже
гимназистами, которые все поочередно влюблялись в меня
и в мою сестру. Но что это за флирты! Можно было ско
рее меня принять за пятнадцатилетнюю девчонку! Да, чи
татель, когда Вы читаете у Блока о «невинности» царев
ны 40 и тому подобном, вы смело можете принимать это
за чистую монету!
Я рвалась в сторону, рвалась от прошлого; Блок был
неизменно тут, и все его поведение показывало, что он
ничего не считает ни потерянным, ни изменившимся. Он
по-прежнему бывал у нас; вот следы выполненного пору
чения:
Петербургская сторона
Гренадерские казармы, кв. 7
Многоуважаемая Любовь Дмитриевна.
Сегодня я видел в Университете Александра Павлови
ча Ленца. Его сестра сегодня же была на курсах, а брат
поступил на математическое отделение в Университет«
Живут они там же, где в прошлом году (Николаев
ская, 84). Извините, что сообщаю Вам это не лично, а
письменно, не имел времени зайти раньше завтрашнего
дня, а так — скорее.
Пожалуйста, кланяйтесь от меня Вашей маме.
Преданный Вам Ал. Блок.
18 сентября 1902
Но объяснения все не было и не было. Это меня
злило, я досадовала: пусть мне будет хоть интересно, если
уж теперь и не затронуло бы глубоко. От всякого чув
ства к Блоку я была в ту осень свободна.
Подходило 7-е ноября, день нашего курсового вечера
в Дворянском собрании. И мне вдруг стало ясно: объяс-
167
нение будет в этот вечер. Не волнение, а любопытство и
нетерпение меня одолевали.
Дальше все было очень странно, если не допускать ка
кого-то предопределения и моей абсолютной несвободы в
поступках. Я действовала совершенно точно и знала, что
и как будет.
Я была на вечере с моими курсовыми подругами —
Шурой Никитиной и Верой Макоцковой. На мне было
мое парижское суконное голубое платье. Мы сидели на
хорах в последних рядах, на уже сбитых в беспорядке
стульях, невдалеке от винтовой лестницы, ведущей вниз
влево от входа, если стоять лицом к эстраде. Я поверну
лась к этой лестнице, смотрела неотступно и знала: сей
час покажется на ней Блок.
Блок подымался, ища меня глазами, и прямо подошел
к нашей группе. Потом он говорил, что, придя в Дворян
ское собрание, сразу же направился сюда, хотя прежде
на хорах я и мои подруги никогда не бывали. Дальше я
уже не сопротивлялась судьбе; по лицу Блока я виде
ла, что сегодня все решится, и затуманило меня какое-то
странное чувство: что меня уже больше не спрашивают
ни о чем, пойдет все само, вне моей воли, помимо моей
воли.
Вечер проводили как всегда, только фразы, которыми
мы обменивались с Блоком, были какие-то в полтона, не
то как несущественное, не то как у уже договорившихся
людей. Так, часа в два он спросил, не устала ли я и не
хочу ли идти домой. Я сейчас же согласилась. Когда я
надевала свою красную ротонду, меня била лихорадка,
как перед всяким надвигающимся событием. Блок был
взволнован не менее меня.
Мы вышли молча, и молча, не сговариваясь, пошли
вправо по Итальянской, к Моховой, к Литейной — нашим
местам. Была очень морозная, снежная ночь. Взвивались
снежные вихри. Снег лежал сугробами, глубокий и чис
тый. Блок начал говорить. Как начал — не помню, но
когда мы подходили к Фонтанке, к Семеновскому мосту,
он говорил, что любит, что его судьба — в моем ответе.
Помню, я отвечала, что теперь уже поздно об этом гово
рить, что я уже не люблю, что долго ждала его слов и что
если и прощу его молчание, вряд ли это чему-нибудь по
может. Блок продолжал говорить как-то мимо моего ответа,
и я его слушала. Я отдавалась привычному вниманию,
привычной вере в его слова. Он говорил, что для
168
него вопрос жизни в том, как я приму его слова, и еще