И назвал эти стихи гениальнейшими. Блок знал о
пылкой любви Леонида Андреева, и все же, когда Анд
реев, еще раз выразив ему свои восторги пред ним, спро
сил его при мне на премьере одной своей пьесы 15,
нравится ли ему эта пьеса, Блок потупился и долго
молчал, потом поднял глаза и произнес сокрушенно:
— Не нравится.
И через несколько времени еще сокрушеннее:
— Очень не нравится.
Как будто чувствовал себя виноватым, что пьеса ока
залась плохой.
И всегда он говорил свою правду напрямик, не счи
таясь ни с чем. <...>
Может быть, все это мелочи, но нельзя же делить
правду на большую и маленькую. Именно потому, что
Блок привык повседневно служить самой маленькой,
житейской, скромной правде, он и мог, когда настало
время, встать за правду большую.
233
Много нужно было героического правдолюбия ему,
аристократу, эстету, чтобы в том кругу, где он жил, за
явить себя приверженцем нового строя. Он знал, что это
значит для него — отречься от старых друзей, остаться
одиноким, быть оплеванным теми, кого он любил, отдать
себя на растерзание своре бешеных газетных борзых,
которые еще вчера так угодливо виляли хвостами, но я
никогда не забуду, какой счастливый и верующий он
стоял под этим ураганом проклятий. Сбылось долгождан
ное, то, о чем пророчествовали ему кровавые зори. В те
дни мы встречались с ним особенно часто. Он буквально
помолодел и расцвел. Оказалось, что он, которого многие
тогдашние люди издавна привыкли считать декадентом,
упадочником, словно создан для борьбы за социальную
правду.
«Слов неправды говорить мне не п р и х о д и л о с ь » , —
писал он Монахову в год своей смерти; 16 и кто из пи
сателей его поколения, оглядываясь на свой жизненный
путь, мог бы то же самое сказать о себе?
Многие долгое время не замечали в нем этого бесстра
шия правды. Любили в нем другое, а этого почему-то не
видели. Увидели только тогда, когда он мужественно
встал один против всех своих близких с поэмой «Двена
дцать», с беспощадно-правдивой статьей «Интеллигенция
и Революция», а между тем такое мужество борца и вои
теля было свойственно ему в течение всей его жизни. <...>
5
Осенью восемнадцатого года Горький основал в Ле
нинграде издательство «Всемирная литература» и пригла
сил Блока участвовать в ученой коллегии издательства.
Александр Александрович вошел в эту коллегию не сра
зу — насколько я помню, с зимы 17. В коллегии работал
и я. Работа велась под председательством Горького и го
рячо захватила всех нас.
С каждым днем я взволнованно чувствовал, что доброе
расположение Блока ко мне возрастает. В то время я по
поручению нашей коллегии пытался составить брошюру
«Принципы художественного перевода» (в качестве ру
ководства для молодых переводчиков), и Блок сильно
обрадовал меня той неожиданной помощью, какую он с
самого начала стал оказывать мне в этом деле. У меня
до сих пор уцелели листочки с его собственноручными
234
заметками, помогавшими мне разобраться в сложной и
трудной теме.
Такое же большое участие принял он в моих тогдаш
них, еще неумелых трудах по изучению поэзии Некрасо
ва, что опять-таки видно из некоторых уцелевших лист
ков с его записями.
На одном из заседаний «Всемирной» мы разговорились
с ним об этой поэзии, и я тогда же попросил его ответить
на составленный мною «вопросник», на который в свое
время уже ответили мне Горький, Маяковский, Брюсов,
Вячеслав Иванов, Федор Сологуб, Гумилев, Анна Ахма
това, Максимилиан Волошин, Сергей Городецкий и мно
гие другие.
Воспроизвожу ответы Блока по подлинной рукописи.
— Любите ли Вы стихи Некрасова? — Да.
— Какие стихи Некрасова Вы считаете лучшими? —
«Еду ли ночью по улице темной», «Умолкни, Муза»,
«Рыцарь на час». И многие другие. «Внимая ужасам».
— Как вы относитесь к стихотворной технике Некра
сова? — Не занимался ей. Люблю.
— Не было ли в Вашей жизни периода, когда его
поэзия была для вас дороже поэзии Пушкина и Лермон
това? — Нет.
— Как относились Вы к Некрасову в детстве? —
Очень большую роль он играл.
— Как относились Вы к Некрасову в юности? —
Безразличнее, чем в детстве и «старости».
— Не оказал ли Некрасов влияния на Ваше творче
ство? — Кажется, да.