Вагинов сказал мне однажды:
— Блок пришел.
— Где он?
Блок стоял за моей спиной. Он был окружен толпою
студистов, его спрашивали, в него вглядывались. Блок
кому-то отвечал:
— Неверно, не согласен! Так не бывает. «Сочини
тель» — слово не без иронии, а слово «поэт» употреблять
в стихах можно, как и всякое другое, но не следует де
лать упор на н е г о , — нужно поставить его так, чтобы
смысл заключался в целой фразе, из которой слово «поэт»
возможно выключить. И без него осязаешь, в чем суть.
Девица в атласном платье спросила:
— А каким размером лучше всего писать?
Блок рассмеялся, пожал плечами. Девица ожидала
ответа. И Блок удостоил ее сентенцией:
— Все размеры хороши, берите тот, в котором вы
наиболее непосредственны!
Девица запомнила совет и, надо думать, помнит его
до сих пор, рассказывая знакомым, как она когда-то при
общалась тайнам искусства. На одном из вечеров девица
эта читала стихи. Там имелись такие строки:
О, сколько встреч, таких неясных,
И чуть припудренный висок!
От искусственно сделанных стихов (а их делали, при
готовляли, вышивали, мочили и подкрашивали) можно
было серьезно заболеть и самому задекламировать о
фиалках и хризантемах. Беда всех этих версификаторов
заключалась в том, что их стихи были безупречны по
форме и пусты по содержанию с в о е м у , — в них ровно ни
чего не было, они и на грош ничего не значили.
Блок говорил, что у подлинного поэта из десяти на
писанных им стихов шесть могут быть слабыми, только
удовлетворительными. Блок ненавидел виршеплетство,
лишенную мысли гибкость — за нею он укладывал приспо-
253
собляемость, фальшь, лицемерие. Он сказал как-то, что
способны вообще все люди, но талантливы далеко не
все. Молодому, начинающему стихотворцу Блок прощал
и техническую вялость, и недочеты, и длинноты, и по
грешности в размере — прощал весьма многое, но лишь
в том случае, если в стихах присутствовала мысль, под
линное чувство.
Георгий Иванов в присутствии Блока заявил однаж
ды, что поэзия представляет собою забаву, искусство
веселое и приятное. Блок заметил на это:
— Н-да. Не за это ли убили Пушкина и Лермонтова?
Встал и ушел. Георгий Иванов продолжал шепеля
вить о Готье и Малларме. По мнению Георгия Иванова,
поэтом можно всегда сделаться — достаточно изучить
искусство версификации, знать французский язык, из
всех знаний вытянуть по грошику...
Необходимо помнить: после того как Блок написал
«Двенадцать», его нарочно злили, раздражали, не подава
ли ему руки, делали вид, что не замечают его, замечая в
то же время подчеркнуто и нагло. Я наблюдал, как некий
литературный хам толкнул Блока в столовой Дома искусств
и, подумав, толкнул еще раз. Переводчица Анна Василь
евна Ганзен, старая почтенная женщина, сказала хаму:
— Что ж это вы озорничаете?
И получила в ответ:
— Черт с вами со всеми! Работайте с ними...
За этим грубым и лишенным подтекста ответом стоя
ла большая группа литераторов, ставших вскоре эмигран
тами. Уверен, что Блок превосходно провидел будущее
каждого из этой группы. Блок был из тех редких людей,
которые обладали даром предвидения, п р е д ч у в с т в и я , —
вся поэзия его такова. И не только одни стихи его есть
Блок, — именем этим сегодня мы обозначаем эпоху, вре
мя, атмосферу и целый мир.
Близкий к Блоку человек рассказывал: зашел разго
вор о зависти. Вспомнили Сальери, завистников по служ
бе, по литературе.
— Что такое зависть? — спросили с п о р я щ и е . — Как
определить ее, какими словами пояснить ее и себе и
людям? И чувствует ли завистник, что он завидует?
— Нет, не ч у в с т в у е т , — сказал Б л о к . — Он, завидую
щий, предполагает наличие несправедливости, учиненной
по отношению к нему, завидующему. Дайте и ему то же
самое, что и у других, и он перестанет завидовать. Сле-
254
довательно, зависть — это самомнение. Он думает: то, что
сделал мой сосед, могу сделать и я.
— А если он, завидующий, и в самом деле может? —
спросили Блока.
— Нет, не может. Может тот, кто не завидует. Наи
более безупречная форма зависти — это завидовать потом
кам. Мы, мол, нечто с д е л а л и , — вот какие мы, а потомки
будут пользоваться! Потомкам всегда завидовали. Все рус
ские писатели завидовали им. Пимен у Пушкина работает
ради потомков. Но это, конечно, уже не просто и не толь
ко зависть, то есть не одно лишь самомнение...