На одном из вечеров в Доме литераторов читал свои
стихи Федор Сологуб. Длинноволосый юноша воскликнул:
— Ничего особенного, чепуха!
Блок, сидевший неподалеку, беззлобно заметил:
— Не завидуйте, молодой человек!
Молодой человек смутился, захлопал глазами, спро
сил соседа:
— Кто это?
Ему сказали. Молодой человек пересел на другое
место. Недели через две этот длинноволосый читал свои
стихи в Доме искусств, ему сделали замечание:
— В ваших стихах, товарищ, несомненно влияние Фе
дора Сологуба и Блока. Своего у вас очень мало...
2
...Слева от Блока шел Константин Вагинов, поэт не
справедливо забытый, закрытый от молодежи нашей,
справа — поэт и прозаик Сергей Колбасьев, позади Бло
ка шагали я и Валентин Стэнич — настоящая его фами
лия Сметанич. Это о нем писал Блок в своем очерке
«Русские дэнди». И потому, наверное, думая, что он мо
жет быть узнан, Стэнич высоко поднял воротник осенне
го пальто, на глаза нахлобучил шляпу.
Это я придумал провожать Блока до его дома на углу
Пряжки и Офицерской, еще не получившей нового на
звания улицы Декабристов. В Доме искусств был литера
турный вечер, читали стихи Блок, Пяст, Оцуп, Рождест
венский. Наша компания слушала только Блока 3.
— Блок уже о д е в а е т с я , — сообщил я своим прияте
лям (мы торчали в артистической — большой комнате, в
ней хоть на велосипеде к а т а й с я ) . — Сейчас попрошу у
него позволения, хорошо?
255
— Оп в дурном настроении, не р а з р е ш и т , — сказал
маленький, щупленький, печальноглазый В а г и н о в . — Ты
его особенно не беспокой, будь повежливее, не напраши
вайся на проводы...
Я даже ногой шаркнул, подходя к Блоку.
— Александр Александрович, мы хотим проводить
вас до д о м у , — разрешите, пожалуйста! Мы постараемся
ничем не потревожить вас...
— П о ж а л у й с т а , — пожав плечами, невыразительно,
тусклым голосом ответил Блок.
Я побежал вниз, в раздевалку, за мною на манер три
надцатилетних школьников кинулись Стэнич, Колбасьев,
Вагинов. Спустя две-три минуты мы шли по хрустяще
му, поющему снегу; был январь двадцатого года, метель
репетировала ночную вьюгу в лирической постановке
блоковских строф. Стэнич шепнул мне:
— Погода б л о к о в с к а я , — люблю!
Колбасьев начал разговор. Он стал расспрашивать
нашего высокого спутника о его новых стихах, почему
их не читает на вечерах.
— Вон, смотрите, Александр Александрович, все ста
рые стихи читают по требованию, только по требованию,
а вы...
— У меня нет новых с т и х о в , — тягуче, с трудом про
износя каждое слово, ответил Б л о к . — Я уже не пишу
стихов...
И добавил так тихо, что я, шагавший позади него,
едва услыхал:
— Очень устал я...
Все молчали. Снег отчаянно визжал и стонал под на
шими ногами. Мы переходили площадь с памятником
Николаю в центре.
Ближе к решетке Мойки потрескивал костер, искры
взлетали невысоко и гасли. У костра никого не было.
Блок прибавил шагу, дважды оглянулся, улыбкой при
глашая нас следовать за ним. Минуты три спустя он си
дел на деревянном обрубке и грел руки, довольно щурясь.
Я внимательно оглядел его лицо: усталое, больное, с
глазами, обведенными темно-коричневыми кругами, но
хорошо выбритое, красивое. Не только потому, что я
всегда соединяю внешность поэта с его стихами, и если
люблю чьи-либо стихи, то для меня всегда прекрасно и
лицо автора их... Блок воистину был красив, интере-
256
с е н , — лучшим определением его внешности будет слово
«неотразим».
Мои приятели залюбовались Блоком. Они сидели на
корточках и руки держали над огнем, не отводя в то же
время взгляда от Блока. Он это заметил, ему это, несо
мненно, польстило, он благодарно оглядел каждого, ска
зал:
— Какая великая вещь огонь! Приходила ли кому из
вас в голову мысль написать стихи про печку? Я не го
ворю о к а м и н е , — это уже другая тема, это уже не огонь
это место встреч, р а з л у к и , — нет, я имею в виду огонь —
гнездо тепла, жара, очищения...
Мы молча несколько раз согласно кивнули головами,
ожидая продолжения столь блестяще начатого собеседо
вания. Кто-то — кажется, Вагинов — заметил, что камин
даже и вовсе не о г о н ь , — камин всего лишь материал для
романсов... Впрочем, и то хорошо!
— А вот романс «Ты сидишь одиноко и смотришь с
тоской, как печально камин догорает...» Этот романс я
очень л ю б л ю , — сказал Блок и полупропел, полупродек