улицы в гимназию и увидел, как летит стул из окна.
Класс оставили после уроков. Директор два часа трудил
ся, пытаясь выведать, кто был виновником шалости, но
ничего не добился. На следующий день инспектор
261
вызывал каждого гимназиста в отдельности в учитель
скую, но тоже ничего не узнал.
После этого в четверти всему классу была выставле
на отметка за поведение — четверка.
Блок увлекся, вспомнил еще несколько застрявших
в памяти историй из гимназической жизни. Потом удач
но спародировал латиниста Арношта, который очень
смешно коверкал русскую речь.
И, как бы соревнуясь с Блоком, я тоже пустился в
воспоминания детства.
Александр Александрович был старше меня на один
надцать лет, но эта разница в возрасте и в положении
совсем стерлась. Мы делились воспоминаниями, как ро
весники, как однокашники, как старые друзья, встре
тившиеся после долгой разлуки.
Думаю, что, будь я знаком с Блоком до того много
лет, мы не могли бы сблизиться с ним так, как это про
изошло за несколько часов нашей первой встречи.
Увлекшись беседой со «старым гимназическим това
рищем», «старым другом», я забыл все наставления Ва
сильева, забыл, что «Блок — крупнейший поэт нашего
времени», забыл, что должен в чем-то извиняться, забыл,
про все на свете. Рядом со мной сидел друг, товарищ, с
которым было легко говорить, и я свободно, как близко
му, отвечал на вопросы о службе в армии, о Васильеве,
о Жевержееве, о нашей книжной лавке и о том, как она
возникла, и даже сам задавал вопросы поэту.
Рассказывая о лавке, о моих поездках в Москву за
новинками, я вспомнил о случайной встрече в лавке пи
сателей с Сергеем Есениным, о его укоризненных вопро
сах о Блоке, о том, что в Москве ничего не известно о
петербургских писателях, о том, что книг наших там
нет. Рассказал, что был в издательстве «Мусагет» —
искал там книги Блока, но ничего не нашел.
Заканчивая рассказ о наших безуспешных поисках
книг Блока, я наконец вспомнил, зачем пришел, и ска¬
з а л , что нам с Васильевым пришло в голову обратиться
к поэту с просьбой продать нам остатки авторских экзем
пляров, если такие имеются у автора. И, не дождавшись
ответа, я неожиданно выпалил свое сожаление, что
группа символистов распалась. По-моему, заявил я,
им следует вновь объединиться.
Александр Александрович слушал меня внимательно,
пока я рассказывал о себе, но, когда я высказал свои
262
суждения насчет объединения символистов, он посмот
рел на меня с удивлением и спросил:
— Вы думаете?
Этот вопрос еще больше подбодрил меня, и я безудер
жно понесся развивать свою идею-импровизацию, над
которой, признаюсь, до того и не думал.
Продолжая фантазировать, я заговорил о том, что
символистам хорошо бы объединиться вокруг своего жур
нала, организовать свое издательство.
Мои практические предложения вызвали в Блоке
еще большее удивление и интерес; он задавал мне все
новые и новые вопросы, желая поглубже проникнуть в
мой замысел, добраться до его корней.
Я говорил долго, говорил горячо, будто делился свои
ми заветными мыслями с Васильевым.
Не помню, на чем я остановился, чем исчерпал поток
своих «идей».
Впервые я встретил человека, который умел так вни
мательно, так уважительно, так увлеченно и заинтере
сованно слушать своего собеседника. Блок слушал так,
будто ваш рассказ открывал ему новые увлекательные
миры.
Вопрос «вы думаете?» произносился с искренним
удивлением. И чтобы подчеркнуть свой интерес к тому,
что говорит собеседник, чтобы поощрить его, Блок при
двигался к нему поближе и как бы говорил: «Я слушаю
вас внимательно, понимаю, сомневаюсь, но все, что вы
говорите, необыкновенно интересно, продолжайте, по
жалуйста».
Когда я закончил свою импровизацию об объеди
нении символистов, Блок не стал возражать мне, он
только мягко выразил сомнение в реальности моих про
ектов.
...Разговор с Блоком происходил в то время, когда в
среде литераторов еще не утихли страсти, вызванные по
явлением поэмы «Двенадцать».
Я не знал, что от Блока отвернулись многие писате
ли, среди которых были и его друзья. Не знал, что со
всем на днях близкий друг поэта, Владимир Пяст, в ка
ком-то общественном месте отказался пожать протяну
тую Блоком руку.
Не знал и того, что Александра Александровича все
это глубоко волнует.