интересованными секциями. Он сказал:
— Теперь, когда мы начали понемногу утолять голод
на пьесы, быть может, надо выпустить два-три сборника,
хотя, откровенно говоря, театры могли бы прожить еще
несколько месяцев и без них.
Позднее Вл. Н. Соловьев, член Репертуарной секции,
рассказывал мне, что Блоку пришлось в это время не
сколько раз тушить назревавшие конфликты и на какое-
то время это ему удавалось.
Тем временем жалобы дошли до Москвы. Заведующая
Театральным отделом О. Д. Каменева предложила Мейер
хольду назначить заседание коллегии Театрального отде
ла и на нем поставить вопрос о деятельности Издатель
ского бюро. Узнав об этом, я спросил Блока, не лучше
ли мне самому подать заявление и уйти, чем дожидать
ся, пока меня уволят.
— Ни в коем с л у ч а е , — ответил Б л о к , — Репертуарная
секция и я сам будем на коллегии отвечать за деятель
ность Издательского бюро.
Я не стал бы описывать так подробно этот малозна
чительный конфликт, который мог случиться в любом
276
учреждении и с любым человеком, если б не одно важ
ное обстоятельство.
К заседанию коллегии Театрального отдела Алексан
дром Блоком был написан и прочитан на заседании до
клад, в котором он, пользуясь этим незначительным кон
фликтом, поднял вопросы, имеющие большое принципи
альное и общественное значение.
...«Доклад в коллегию Театрального отдела» напечатан
под этим названием в шестом томе последнего собрания
сочинений Александра Блока (издание 1962 года).
Меня никто не уволил, и я работал до ликвидации
петербургского отделения Театрального отдела. А Алек
сандр Александрович перешел в конце апреля 1919 года
в Большой драматический театр, он был назначен пред
седателем режиссерского управления, или, как теперь на
зывают, заведующим художественной частью театра.
ИЗДАНИЕ ПОЭМЫ «ДВЕНАДЦАТЬ»
С ИЛЛЮСТРАЦИЯМИ
Первые издательские успехи «Алконоста» вскружили
мне голову; я решил, что настало время после неболь
ших книжечек приняться за издание более сложных книг.
Первой такой книгой мне хотелось выпустить поэму
Блока «Двенадцать» с иллюстрациями.
К этому времени мои представления о современных
иллюстрированных изданиях были очень скромны. Весь
мой опыт в этой области ограничивался знакомством с
русскими иллюстрированными изданиями XVIII и первой
половины XIX века в библиотеке Л. И. Жевержеева.
Я очень любил эти издания, восторгаюсь ими и сейчас,
но иллюстрации далекого прошлого не могли служить
примером для произведения современного, написанного
в новой, очень сложной художественной форме.
Чем больше я вчитывался в текст поэмы, тем слож
нее казалась мне задача иллюстрирования ее. Только
жанровые сцены в поэме могли бы быть благодарным
материалом для иллюстрирования, но ведь сцены эти
сами служат иллюстрациями в поэме. А вот как пере
дать поэтический и музыкальный строй «Двенадцати»?
Как быть с Христом — образом отвлеченным, туманным,
непонятным?
За разрешением всех моих сомнений и вопросов сле
довало, быть может, обратиться прямо к автору, но ав-
277
тора я еще стеснялся, а кроме того, я не считал воз
можным являться к Блоку с «пустыми» руками, хотелось
самому продумать и предложить свой план издания.
Как-то июльским вечером я пришел на Офицерскую
к Блоку. Открывая дверь, Александр Александрович
спросил меня:
— Не хотите ли пойти со мной в «Привал комедиан
тов»? Там сегодня Любовь Дмитриевна читает «Двена
дцать».
Я, конечно, захотел. Захотел по разным причинам.
Во-первых, я никогда не бывал в «Привале комедиантов»,
попасть туда мне давно хотелось; во-вторых, я никогда
не слышал, как Любовь Дмитриевна читает Блока, и мне
почудилось, что ее чтение «Двенадцати» обогатит меня
зрительными образами, и, наконец, приглашение при
шлось мне по душе еще и потому, что я надеялся: в эту
длинную прогулку по городу мне удастся заговорить с
Александром Александровичем о моем намерении издать
«Двенадцать».
Дорога с Офицерской до «Привала комедиантов» на
Марсовом поле была долгая. Мы шли не спеша и успели
обсудить все события дня, как делали это каждый вечер
за чайным столом у Блока.
Когда дорога подходила к концу, я задал Блоку во
прос, нравится ли ему самому, как читает поэму «Двена
дцать» Любовь Дмитриевна.
Блок ответил так: