Идешь, едва держась на ногах, и думаешь: как бы
тебя не опрокинуло, не смело... Ветер с такой силой рас
качивает тяжелые висячие фонари, что кажется — вот-
вот они сорвутся и вдребезги разобьются.
А снег вьется все сильней и сильней, заливая
снежные столбы. Вьюге некуда деваться в узких ули
цах, она мечется во все стороны, накапливая силу, что
бы вырваться на простор. Но простора нет. Вьюга
крутится, образуя белую пелену, сквозь которую все
окружающее теряет свои очертания и как бы расплыва
ется.
Вдруг в ближайшем переулке мелькнет светлое или
освещенное пятно. Оно маячит и неудержимо тянет к
себе. Быть может, это большой плещущий флаг или со
рванный ветром плакат?
Светлое пятно быстро растет, становится огромным
и вдруг приобретает неопределенную форму, превра
щаясь в силуэт чего-то идущего или плывущего в воз¬
духе.
Прикованный и завороженный, тянешься за этим чу
десным пятном, и нет сил оторваться от него.
Я люблю ходить по улицам города в такие ночи, ко
гда природа буйствует.
Вот в одну такую на редкость вьюжную, зимнюю ночь
мне и привиделось светлое пятно; оно росло, становилось
огромным. Оно волновало и влекло. За этим огромным
мне мыслились Двенадцать и Христос.
Этот рассказ я слышал из уст А. А. Блока 12 авгу
ста 1918 года, в тот день, когда показывал ему эскизы
рисунков к поэме.
Высказанные в письме Блока замечания о героях по
эмы Катьке и Петьке были точны и конкретны, а допол
нительные характеристики их, особенно Катьки, были
настолько исчерпывающи и так зримы, что они помог
ли художнику создать героев, которые останутся в изо
бразительном искусстве. Что же касается образа Христа,
то он так и не получился.
Блок считал, что это произошло по вине автора.
...Поэма «Двенадцать» с иллюстрациями вышла впер
вые в конце 1918 года. Напечатана в типографии Голике
и Вильборг по желанию автора в большом формате. Пер-
288
вый тираж этого издания вышел по подписке, в количе
стве трехсот экземпляров. Второй тираж в том же фор
мате вышел тиражом в десять тысяч экземпляров, по
заказу Наркомпроса.
ОБЛОЖКА «ЗАПИСОК МЕЧТАТЕЛЕЙ»
Название альманаха издательства «Алконост» долго
обсуждалось писателями Петербурга и Москвы.
Было предложено много названий, и в конце концов
все согласились принять название, предложенное Бло
к о м , — «Записки мечтателей».
Предлагая такое имя альманаху, Александр Алексан
дрович говорил, что оно отвечает творчеству писателей
«Алконоста», обращенному к будущему.
Предстояло заказать обложку, выбрать художника.
Советуясь с Блоком, я назвал художника Головина.
Мне казалось, что на обложке хорошо было бы изобра
зить театральный занавес, который мог бы служить
парадным входом в альманах. А кто лучше Головина сде
лает занавес? Вспомнились последние театральные зана
весы Головина к спектаклям, поставленным Мейерхоль
дом: «Дон-Жуан» и «Маскарад» в Александринском те
атре, «Борис Годунов» в Мариинском театре, и мы
решили просить Всеволода Эмильевича познакомить нас
с Головиным.
Мейерхольд обрадовался поводу повидаться с Голови
ным и предложил:
— Поедем к нему все втроем! Александр Яковлевич
будет рад. Кстати, посмотрим, над чем сейчас старик ра
ботает.
Мы условились поехать в ближайшее воскресенье. Го
ловин жил за городом, в Царском Селе под Петербургом
(теперь город Пушкин).
Блок поехать не смог, и мы отправились вдвоем с
Мейерхольдом. В поезде Всеволод Эмильевич расспраши
вал о «Записках мечтателей», о том, кто и что там будет
печатать и о какой обложке мы думали. А когда узнал
о нашем намерении просить Головина сделать для об
ложки занавес, воскликнул:
— Почему занавес? Ведь не только пьесы собираетесь
вы печатать в альманахе? — И добавил: — Нет уж, зана
вес оставьте театру, а вам надо придумать сюжет, свя
занный с названием альманаха — «Записки мечтателей».
10 А. Блок в восп. совр., т. 2 289
Надо подумать, какие они, сегодняшние мечтатели.
Думаю, что пока они еще крепко связаны с прошлым,
они только мечтают о будущем...
Так вслух размышлял Мейерхольд о мечтателях сна
чала в поезде, а потом — когда шли по аллеям Царского
Села. Когда же подходили к дому, где жил Головин, он
сказал:
— Кажется, придумал! Обсудим вместе с Головиным.
Александра Яковлевича Головина мы застали за моль
бертом — он писал натюрморт «Цветы в вазе».