стоятельствам собратий. Обыкновенные сапоги казались
на стройных и крепких ногах ботфортами; белая вязаная
куртка рождала представление о снегах Скандинавии.
Возвращаюсь к вечеру на Лахтинской, к полумраку
рабочей комнаты, где, в просторной черной блузе, Блок
предстал мне стройным и прекрасным юношей итальян
ского Возрождения. Беседа велась на темы литературные
по преимуществу, если можно назвать беседой обмен
трепетных вопросов и замечаний с моей стороны и пре
рывистых, напряженно чувствуемых реплик А. А., иду
щих как бы из далекой глубины, не сразу находящих
себе словесное выражение. Неожиданным, поначалу,
показалось мне спокойное и вдумчивое отношение А. А.
к лицам и явлениям поэтического мира, выходившим да
леко за пределы родственных ему течений. Школа, кото
рой духовным средоточием был он, не имела в нем слепо
го поборника — мыслью он обнимал все живое в мире
творчества и суждения свои высказывал в форме необы
чайно мягкой, близкой к неуверенности. О себе самом,
невзирая на наводящие мои вопросы, почти не говорил,
но много и подробно расспрашивал обо мне и слушал мои
14
стихи; не проявляя условной любезности хозяина или ве
личавой снисходительности маэстро, ограничивался заме
чаниями относительно частностей или же просто и корот
ко, но чрезвычайно убежденно говорил, правдиво глядя в
глаза: «нравится» или «вот это не нравится». Так, на
сколько я заметил, поступал он в отношении всех.
Когда я уходил, за стеною кабинета, в смежной квар
тире, раздалось негромкое пение; на мой вопрос — не
тревожит ли его такое соседство, А. А., улыбаясь, отве
тил, что живут какие-то простые люди, и чей-то голос
поет по вечерам: «Десять любила, девять разлюбила, од
ного лишь забыть не могу» — и что это очень приятно.
Еще одна черта блоковского гения открылась мне, преж
де чем певец Прекрасной Дамы, Незнакомки и Мэри
сказался по-новому в стихах о России.
После того виделся я с Блоком часто. С Петербург
ской стороны переехал он на Галерную улицу и несколько
лет жил там, в доме № 41, кв. 4. От ряда посещений —
всегда по вечерам — сохранилось у меня общее впечатле
ние тихой и уютной торжественности. Квартира в три-
четыре комнаты, обыкновенная средняя петербургская
квартира «с окнами во двор». Ничего обстановочного,
ничего тяжеловесно-изящного. Кабинет (и в то же время
спальня А. А.) лишен обычных аксессуаров обстановки, в
которой «живет и работает» видный писатель. Ни мас
сивного письменного стола, ни пышных портьер, ни му
зейной обстановки. Две-три гравюры по стенам, и в шка
пах и на полках книги в совершеннейшем порядке. На
рабочем столе ничего лишнего. Столовая небольшая,
почти тесная, без буфетных роскошеств. Мебель не по
ражает стильностью. И в атмосфере чистоты, легкости,
свободы — он, Александр Блок, тот, кто вчера создал, мо
жет быть, непостижимые, таинственные строки и кто
сегодня улыбается нежной улыбкой, пристально глядя
вам в глаза, в чьих устах ваше примелькавшееся вам имя
звучит по-новому, уверенно и значительно. Вечер прохо
дит в беседе неторопливой и — какова бы ни была тема —
радостно-волнующей. Отдельные слова, как бы добывае
мые, для большей убедительности, откуда-то из глубины,
порою смутны, но неизменно точны и выразительны.
По собственному почину или, может быть, угадывая
мое желание, А. А, читает последние свои стихи и —
15
странно — очень интересуется мнением о них. Выражение
сочувствия его радует, а замечаниям, редким и робким,
он противопоставляет, по-детски искренно, ряд объясне
ний. Бурные общественно-политические события того
времени своеобразно преломляются в душе А. А. и на
ходят себе, в беседе, особое, звуковое, внешне искажен
ное выражение. Чувствуются настороженность и замкну
тость художника, оберегающего свой мир от вторжения
враждебных его целям стихий. С наивным изумлением
узнает А. А., что я не только пишу стихи, но и времена
ми вплотную подхожу к общественной жизни и пытаюсь
принять в ней участие. Об обстоятельствах обыденных
расспрашивает он меня с опасливым любопытством чело
века из другого мира. О себе говорит мало. Ни самодо
вольства, ни самоуверенности в человеке, чье имя уже
звучит как слава, чья личность окружена постепенно
нарастающим культом.