Пока Дюма вот так, из письма в письмо, старался усыпить подозрения Мелани, правительство, со своей стороны, громогласно прославляя победы своего посланного в Алжир экспедиционного корпуса, старалось утихомирить недовольство населения.
По случаю взятия города Алжира 5 июля 1830 года в соборе Парижской Богоматери отслужили благодарственный молебен. На самом деле одни только ультрароялисты рассчитывали на военные победы, чтобы во время выборов «склонить чашу весов в правильную сторону», а почти вся страна видела во всем этом лишь далекое и бесполезное приключение. Второй тур выборов, состоявшийся 19 июля 1830 года, усилил либеральное большинство в палате. Это обещало неявную войну между представителями нации и королем. Политическая лихорадка, должно быть, оказалась заразной, поскольку теперь и у «Комеди Франсез» появились перепады настроения: внезапно театр решил отложить начало репетиций «Антони» до 1 ноября. Александр вскипел от ярости. Что означает эта нелепая отсрочка? Уж не хотят ли они избавиться от него вместе с его пьесой? Он начал подумывать, не забрать ли «Антони», чтобы отдать в Одеон. Более чем когда-либо ему необходимы были советы, помощь, любовь женщины с нежным характером и ясным умом. Но Белль была легкомысленной, а Мелани только и знала, что жаловаться на одиночество и требовать, чтобы ее Александр как можно скорее оказался рядом с ней в Ла Жарри. Должно быть, этой женщине неведомо, что драматург – раб своего творения! Ради того, чтобы это творение жило, ему иногда приходится забыть о собственной жизни… И ничего не поделаешь – закон творцов жесток! Но как объяснить это ей, которая в первую очередь прислушивается к собственному животу? Белль тоже в последнее время стала ссылаться на усталость, разочарование, тревогу… Неужели Мелани так на нее повлияла? Александр приступил к любовнице с расспросами, и она, смущенная и вместе с тем гордая, призналась, что и она тоже беременна. От кого? Да от него, черт возьми! Она ни на шаг от него не отходила с тех пор, как он приблизил ее к себе! Дюма притворялся, будто доволен, и даже изображал тщеславие, вызванное известием о еще одном, вполне неожиданном отцовстве. Но вместе с тем невольно думал о тех неприятностях, которые будут сопутствовать и без того двусмысленному положению: восхитительное тело его любовницы, изуродованное беременностью, отвратительная суета во время родов, тирания повседневных забот, которых требует новорожденный, увеличение расходов, связанное с необходимостью содержать вторую семью… Ах, бросить бы это все, сбежать бы из Парижа на край света!.. У него мелькнула захватывающая мысль: газеты только и пишут, что о живописности алжирских пейзажей, так почему бы не поехать в Алжир и не привезти оттуда рассказ о своем путешествии? Но бросить Белль как раз теперь было бы уж слишком бессовестно. Он предложил ей принять участие в поездке. Белль удивилась: разве ты забыл, что я беременна? В подобном состоянии совершенно незачем разъезжать по варварской и лишь недавно завоеванной стране. Затем, поскольку он продолжал настаивать, она увидела в этой прихоти наивное проявление любви и согласилась сопровождать любовника – по крайней мере, до Марселя: Белль была подвержена морской болезни и из страха перед волнами Средиземного моря дальше ехать наотрез отказывалась. Довольный тем, как все уладилось, Александр собрал три тысячи франков, радостно уложил чемоданы и приготовился вместе с подругой отправиться в путь 26 июля 1830 года.
Однако накануне этого дня Карл Х подписал в своей резиденции в Сен-Клу четыре драконовских указа, которыми отменял свободу печати, объявлял о роспуске палаты депутатов, устанавливал новый закон о выборах и назначал 6 и 28 сентября следующие выборы, на «правильный» исход которых надеялся Полиньяк.
Утром 26 июля, того самого дня, на который был назначен отъезд, Александра и Белль разбудил их общий друг, Ашиль Конт, преподаватель естественных наук в лицее Карла Великого. Он влетел в комнату, размахивая газетой и крича: «Указы напечатаны в „Вестнике“ („Le Moniteur“)!.. Вы все еще собираетесь ехать в Алжир?» Александр мгновенно оценил значимость события. На этот раз столкновение между улицей и властью неизбежно. Всякий уважающий себя француз должен быть готов вмешаться… или хотя бы посмотреть. Даже не спрашивая мнения Белль, он ответил: «Не такой я дурак! То, что мы увидим здесь, будет куда интереснее того, что я увидел бы там!» И, позвав слугу, прибавил: «Жозеф! Сходите к моему оружейнику, принесите двустволку и двести патронов двадцатого калибра».[49]
Когда Александр отдавал это распоряжение, ему казалось, что он придумал одну из лучших своих театральных реплик. Но разве это его вина, если он всегда ведет себя так, словно играет на сцене? Изумленная Белль не сразу решилась распаковать чемоданы, но Дюма твердо на этом настоял, и в глубине души она была скорее рада помехе, позволившей ей остаться дома и, прислушиваясь к себе, до конца прочувствовать таинственные ощущения беременности.
Слуга, едва дослушав, бросился к оружейнику и два часа спустя вернулся с воинским снаряжением, которое потребовал хозяин. Александр, заперев на ключ ружье и патроны, вышел на улицу – поглядеть, чем дышат сограждане.
Глава Х
Июльская революция
По первому впечатлению, Париж, залитый слепящим июльским солнцем, выглядел спокойным. Удивленный безмятежностью, сменившей вчерашнее напряжение, Александр отправился в Пале-Рояль, но там, как ему показалось, тоже все пребывало в дремотном оцепенении. Ненадолго заглянул в Королевское кафе, где кучка ультрароялистов праздновала появление указов. Здесь он встретил своего друга Этьена Араго, не скрывавшего своих республиканских убеждений; брат Этьена, астроном Франсуа Араго, должен был в этот день произнести в Институте Франции похвальное слово в честь инженера Огюстена Френеля. Посовещавшись, Дюма и Араго отправились на заседание, хотя и сомневались в том, что оратор решится выступать в такой ненадежной политической обстановке: сегодня любое неосторожное слово, тем более – произнесенное публично, может навлечь серьезные неприятности. Однако Франсуа Араго не дрогнул. Отдав дань уважения памяти ученого, он принялся яростно обличать возмутительное нарушение Хартии Карлом Х. Обрадованный тем, что ему довелось присутствовать при этом проявлении гражданского мужества, Александр отправился обедать в «Гран Вефур», где узнал, что «три процента» уже потеряли на бирже шесть франков, а это плохое предзнаменование. В садах Пале-Рояля он увидел разгоряченных молодых людей, которые размахивали листками «Вестника» и кричали, что все это – провокация. Затем он добрался до редакции «Парижского курьера» («Courrier de Paris»), газеты господина де Левена, где сотрудники спорили о том, должны ли они отказаться выпускать следующий номер, повинуясь распоряжениям правительства, или, напротив, им следует пренебречь этим запретом, который господин де Белейм, председатель суда первой инстанции, только что объявил незаконным. После долгих споров решено было действовать, несмотря ни на что. Было уже около полуночи, когда Александр, измученный и по-прежнему не знающий, на что решиться, вошел в спальню Белль, но задержался там ненадолго: любовные подвиги лучше было отложить. Поцеловав подругу, он вернулся домой, чтобы за ночь как следует отдохнуть и к утру обрести полную ясность ума и свободу действий.