Нельзя не отметить, что позиция исследователя в рамках избранной марксистской методологии непротиворечива и согласуется с фактами. Признав признаком революционности наличие идеологии и (или) массового народного движения и не обнаружив на рубеже 1850-х и 1860-х гг. ни того, ни другого, историк сводит причины реформ к экономическому фактору, который вынуждает правительство проводить серьезные преобразования.
Подводя итог, следует отметить, что в трактовке содержания революционности у Покровского очень много неясного. Так, признавая революционное значение за выступлением Пугачева, ученый явно затруднялся ответить на вопрос о том, какой общественный класс стоял за этим выступлением и носителем какой именно идеологии были восставшие. Пугачевщина у Покровского изображается то раннебуржуазной революцией{36}, то стихийным казацко-крестьянским восстанием, в котором активное участие принимают также угнетенные поволжские и уральские народности{37}, то рабоче-крестьянским выступлением, напоминающим политическую смычку пролетариата и крестьянства в начале XX в.{38} Похоже, что любое более или менее массовое движение, направленное против центральной власти, историк был склонен считать революционным. Одновременно он говорил и о «революциях сверху», подразумевая радикальные реформы.
В середине 1920-х гг. И.В. Сталин сделал ставку на так называемый большой скачок, который позволил бы стране в сжатые сроки добиться значительных успехов в индустриализации. Предпосылкой такой политики он объявил наличие сплоченной партии, обладавшей политической волей{39}. Место закономерной эволюции занимала мгновенная и чудесная трансформация, возможная благодаря железной воле вождя. В этих условиях упование на объективные экономические факторы воспринималось как «правый уклон». Поэтому Покровский резко изменил свою позицию. В декабре 1928 г., выступая на заседании Общества историков-марксистов, он заявил об ошибочности ряда положений, сформулированных в «Очерке истории русской культуры», в частности об истории как естественнонаучном процессе, ход которого не зависит от воли и сознания людей. Покровский, ссылаясь на поздние работы Ф. Энгельса, доказывал возможность воздействия «базиса» на «надстройку». Претерпевает изменения и концепция причин и движущих сил реформы 1861 г. К 100-летию со дня рождения Н.Г. Чернышевского Покровский подготовил тезисы, согласованные с Отделом агитации, пропаганды и печати (АППО) ЦК и Московского комитета (МК) ВКП(б), в которых, в частности, утверждалось, что «в России эпохи Чернышевского не было и не могло быть революционной буржуазии», но Чернышевский (тут Покровский цитирует Ленина) «был революционным демократом». Революционную массу «представляло почти одно крестьянство — городская мелкая буржуазия была ничтожна и экономически и политически, пролетариат только начал выделяться как самостоятельный класс. Все это скрадывало характер крестьянской революции в России 1850–1860-х гг. как революции буржуазной»{40}.
В статье «Н.Г. Чернышевский как историк» Покровский вновь доказывал, что Чернышевский «был вождем… крестьянской революции и призывал к новой пугачевщине. Только сознательной, а не стихийной, как была пугачевщина XVIII века». Наконец, в статье «Чернышевский и крестьянское движение1850-х годов» Покровский предпринял попытку пересмотреть вопрос о размахе крестьянского движения. Свой вывод о росте крестьянского движения Покровский основывает на цитате из доклада шефа жандармов царю от 1858 г., в котором говорится: «Хотя случаев неповиновения было в сложности довольно много, но в обширной империи они почти незаметны. Если же взять во внимание покорность крестьян в большей части помещичьих имений, то можно сказать, что общее спокойствие сохранено, и что беспорядков доселе происходило несравненно менее, чем ожидали и предсказывали». Хотя документ скорее свидетельствует о том, что крестьянское движение не вызывало у правительственных кругов особой тревоги, тем не менее Покровский сделал вывод: «Приходилось радоваться, что не разразилось общего бунта!»