По указанию Воронцова-Дашкова охрана Гатчинского дворца была возложена на лейб-гвардии Кирасирский полк, занявший 11 внутренних и 19 наружных постов. Кроме того, специально выделенный полуэскадрон кавалерии выставлял 2 постоянных поста и высылал 2 разъезда с офицерами. Охрану парка и «Зверинца» несли назначенные от полка 4 офицера с 70 конными рядовыми. В первые полтора месяца пребывания монарха в Гатчине ежедневно в дворцовом карауле находилось до 170 человек. Для поддержки кирасиров в Гатчину был переброшен Терский эскадрон Собственного Его Величества конвоя, а из Варшавы вызван Кубанский дивизион. Эти подразделения сменяли кирасиров через день на постах внешней охраны и выставляли усиленные посты внутреннего наряда. Помимо этого была сформирована особая охранная команда от гвардейских полков — Сводногвардейская рота. В дополнение ко всему во время ежегодного пребывания царской семьи в Гатчине из столицы переводилась специальная дворцовая полицейская команда и отряды полиции (51, с. 5).
Случались и «перехлёсты». Так, ещё до переезда монарха были перекрыты все дачные калитки, через которые местные жители раньше ходили во дворцовый парк. Александр III, узнав об этом от Воронцова-Дашкова, сказал, что он не желает стеснять жителей и дачников Гатчины и, шутя, добавил: «Неужели же им удобнее будет лазить через забор». «В этом, — отмечает Епанчин, хотя и мелком, случае сказался и здравый смысл, и чисто русский юмор царя» (122, с. 176).
Осмотр комнат Арсенального каре дворца (комплекс залов XIX в., где жил император) без высочайшего согласия не разрешался. В порядке исключения желающим позволялось обозреть Главный корпус, представлявший залы XVIII в. Во дворце также размещалась и секретная часть, и морские минёры под руководством лейтенанта А. Смирнова для обеспечения безопасности на водах. Наряду с охраной императорскую семью в Гатчине в течение 13 лет окружал довольно широкий штат придворных служителей и свитских чинов. Эти люди выполняли специальные поручения императора, сопровождали прибывающих в Россию иностранных высочайших особ, находились «на всех выходах, парадах, смотрах… где Его Величество изволит присутствовать», несли дежурство при императоре во дворце или церемониях вне дворца. Кроме того, они принимали участие в проведении праздников, богослужений, театральных представлениях, приёмах, охотах и прогулках. «Положение о выходах при высочайшем дворе, о входе за кавалергардов, о предоставлении Их Императорским Величествам, о приглашениях на балы и другие при дворе собрания и о старшинстве придворных чинов и званий», утверждённое ещё в предыдущее царствование 13 апреля 1858 г., при Александре III было значительно упрощено. Как подметил Н. А. Вельяминов, из числа придворных и свиты помимо фрейлин графинь А. В. и М. В. Кутузовых и Е. С. Озеровой в Гатчине постоянно жили генерал-адъютант П. А. Черевин (дежурный генерал и по этой должности начальник охраны), его помощник генерал П. П. Гессе, командир сводного гвардейского полка флигель-адъютант С. С. Озеров, другие члены охраны, лейб-хирург Г. И. Гирш и воспитатели августейших детей. «Даже гофмаршал, — пишет Вельяминов, — бывал наездами. Кроме того, в Егерской слободе зимой жил начальник Императорской охоты генерал-адъютант Д. Б. Голицын с семьёй и ловчий государя Диц. Фрейлины помещались в нижнем этаже «арсенального каре», все остальные, как живущие, так и часто приезжавшие, имели свои квартиры в так называемом кухонном каре; там же было и помещение дежурного флигель-адъютанта и столовая для приезжавших. П. А. Черевин занимал 3-4 комнаты рядом со своей канцелярией, ведавшей охраной, и пользовался особыми правами: ему полагался в его квартире стол от двора на то число персон, которые он указывал» (394, т. 5, 1994, с. 279—280).
В определённой мере лицам высочайшего двора было вверено спокойствие империи. Молодой император, или гатчинский «военнопленный революции», как называли его классики марксизма, спутал на время все революционные карты. Мучимые страстями души были нейтрализованы, и «Гатчинский дворец стал наконец тем, чем он должен был быть, — местом трудов самого занятого человека России» (50, с. 65). Для нас небезынтересен и сам облик молодого императора в этот период. Хорошо нам известная А. Ф. Тютчева, бывшая многие годы фрейлиной императрицы Марии Александровны, встретившись в конце марта 1881 г. с Александром III, оставила нам о нём своё довольно любопытное впечатление. «Я знала государя с детства… — характеризует Александра А. Ф. Тютчева, — с этого раннего возраста отличительными чертами его характера всегда были большая честность и прямота, привлекающие к нему общие симпатии. Но в то же время он был крайне застенчив, и эта застенчивость, вероятно, вызывала в нём некоторую резкость и угловатость… В его взгляде, в его голосе и движениях было что-то неопределённое, неуверенное… Теперь… у него появился этот спокойный и величественный вид, это полное владение собой в движениях, в голосе и во взглядах, эта твёрдость и ясность в словах, кратких и отчётливых, — одним словом, это свободное и естественное величие, соединённое с выражением честности и простоты, бывших всегда его отличительными чертами. Невозможно, видя его… не испытывать сердечного влечения к нему и не успокоиться, по крайней мере, отчасти, в отношении огромной тяжести, падающей на его богатырские плечи; в нём видны такая сила и такая мощь, которые дают надежду, что бремя, как бы тяжело оно ни было, будет принято и поднято с простотой чистого сердца и с честным сознанием обязанностей и прав, возлагаемых высокой миссией, к которой он призван Богом. Видя его, понимаешь, что он сознаёт себя императором, что он принял на себя ответственность и прерогативы власти» (322а, с. 226—227).