Все же при случае Гефестион пытался играть роль настоящего визиря, его покровительство значило теперь еще больше, чем прежде, и люди, пользовавшиеся его расположением, чванились и важничали. Он даже попытался, как это было принято у персов, вмешаться в дела начальника царской канцелярии, но натолкнулся на решительное сопротивление Евмена. Дело дошло до открытого конфликта, разбирать который пришлось самому Александру. Вероятно, немаловажную роль сыграли здесь деловые соображения, и царь решил спор в пользу Евмена. Можно себе представить, как трудно было Гефестиону протянуть руку врагу в знак примирения.
Через несколько недель Гефестион внезапно скончался. Он заболел в Экбатанах, где все время проводил в водовороте непрекращающихся празднеств. Врачи не подозревали ничего опасного, а их пациент и в жару не хотел пропускать привычных увеселений и пиров. Но вдруг в самый разгар спортивных состязаний молодежи, на которых царь всегда присутствовал, его позвали к Гефестиону. Когда Александр подошел к ложу больного, он увидел, что его Патрокл уже мертв.
Можно себе представить, сколь тяжела была эта потеря для Александра. Его горе было так же безмерно, безгранично, как некогда любовь. Мы не будем говорить здесь о проявлениях экзальтации, так как источники, несомненно, преувеличивают их. Но целый ряд распоряжений, важных с исторической точки зрения, безусловно, заслуживает нашего внимания.
Прежде всего это относится к распоряжению о трауре. Не только в лагере умолкли пение и звуки флейты, приказ о трауре распространился на всю империю. Бо лее того, даже священные огни, горевшие в честь Алек сандра, было приказано погасить вплоть до дня похорон[351]. Нечто подобное бывало только после смерти Великого царя. Теперь становится ясным, сколь серьезным было брошенное как бы вскользь замечание царя о «втором Александре». Этим объясняется и запрос оракулу Зевса-Аммона, не следует ли оказать покойному божеские почести, как если бы это был сям Александр. Но жрецы оракула ответили, что покойный достоин почестей, подобающих герою.
Лишь теперь мы понимаем, почему должность хилкарха впредь должна была остаться незамещенной. Титул этот, специально придуманный для незаменимого друга, был столь высок, что никто из македонян не мог его унаследовать. Командиром первой гиппархии фактически стал Пердикка, но хилиархом он стать не мог. Проявление горя, охватившего Александра, дает нам представление о тех изменениях в его характере, которые произошли под влиянием сознания всемогущества и безмерности власти. Его горе не требовало ни тишины, ни уединения. На смену бьющим через край дионисийским пирам пришли не менее шумные погребальные празднества. Складывается впечатление, что Александр не мог уже ни при каких обстоятельствах отказаться от празднеств и расточительства.