Выход из этого затруднительного положения представлялся один – перейти заблаговременно на сторону великого князя, получить право на его благодарность, привязать его к себе всеми способами... Говорят, эта мысль была внушена Меншикову цесарским послом Рабутиным, принимавшим к сердцу интересы великого князя как племянника цесарева, а Рабутину, в свою очередь, она была подсказана датским послом, боявшимся усиления герцога Голштинского как врага Дании. Как бы то ни было, Меншиков, покончив с колебаниями, принялся за дело со свойственной ему энергией, и в одно прекрасное утро (в марте 1727 года) партия герцога и дочерей Екатерины с ужасом узнала, что Меншиков просил императрицу о согласии на брак его дочери с великим князем Петром и что императрица дала согласие.
Что побудило Екатерину решиться на этот шаг, который должен был отнять у ее дочерей самую сильную их опору, так как не могло быть сомнения в том, что будущий тесть великого князя станет на его сторону в вопросе о престолонаследии? На этот вопрос ответить трудно. Известно, что Меншиков, между прочим, просил согласия императрицы на брак дочери с Петром в виде вознаграждения за то, что она отняла у этой дочери ее прежнего жениха, польского выходца графа Сапегу, и сговорила за него свою племянницу Скавронскую. Но, по всей вероятности, императрица, все время своего царствования прожившая в постоянном страхе народного восстания, и сама чувствовала, как опасно обойти законного наследника, и, не желая подвергать этой опасности дочерей, надеялась, что по крайней мере упрочит их положение, соединив с будущим императором человека, на признательность которого имела право рассчитывать.
Первый проведал об этом Толстой и – ужаснулся. Самый сильный и постоянный его союзник покидал его, переходил на сторону врагов! Он бросился к герцогу, к цесаревнам, те – к матери. Но напрасно молили они ее подумать о гибельных последствиях сделанного ею шага; напрасно Толстой рисовал перед ней опасность, которой она подвергает своих детей и самых верных слуг. Правда, Екатерина начала было колебаться, уверяла, что брак великого князя с Меншиковой не переменил нисколько ее тайного для всех намерения относительно престолонаследия. Но Меншиков имел вторую секретную аудиенцию, и дело было решено окончательно.
Толстой с товарищами, однако, не сложили оружия. Они надеялись, что время еще не ушло и что в конце концов удастся уговорить императрицу назначить наследницей Елизавету, а там, авось, и брак великого князя не состоится – ведь он еще так молод! Но времени оказалось мало. 10 апреля у императрицы открылась горячка; приступить к ней с новыми представлениями заговорщики не решались, а тут один из них, Девьер, своим неосторожным поведением окончательно погубил и себя, и товарищей.
История Девьера, первого полицеймейстера Петербурга, в высшей степени интересная сама по себе по своей романтичности, ярко рисует злопамятный и беспощадный нрав светлейшего князя. Мы можем рассказать ее только в немногих словах. Однажды, во время пребывания в Голландии, Петр Великий заметил на одном корабле красивого, необыкновенно ловкого и проворного юнгу. Юноша оказался сыном крещеного португальского еврея по фамилии Девьер, с радостью принял предложение царя поступить к нему на службу. Сначала он был на побегушках у Меншикова, но скоро царь взял его к себе в денщики, и, будучи доволен его службой, стал повышать в чинах. В1712 году Девьер обратился к Меншикову с предложением выдать за него свою сестру Анну Даниловну, во взаимности которой он был уверен. Но надменный фаворит, успевший уже позабыть о собственном, более чем скромном происхождении, отнесся к этому предложению как к неслыханной дерзости и отказал, а когда тот стал настаивать, то вместо ответа приказал высечь навязчивого жениха батогами. Тогда Девьер бросился к государю, прося заступничества, и Петр приказал обвенчать влюбленных. Вслед за тем Девьер был назначен обер-полицеймейстером, а впоследствии генерал-лейтенантом и сенатором. Но как Девьер ни возвышался, Меншиков все не мог простить ему того, что он насильно вошел к нему в родство. Со своей стороны Девьер, хотя по солидарности интересов и принадлежал к одной с ним политической партии, платил ему такими же “нежными” родственными чувствами и, посланный в 1726 году в Курляндию для разбора жалоб Анны Иоанновны на князя, не стал щадить последнего и представил дело в пользу герцогини. Этого было достаточно, чтобы нажить ему в князе смертельного врага. И вот болезнь императрицы дала Меншикову возможность окончательно погубить как ненавистного шурина, так и всех его единомышленников.
16 апреля, когда болезнь особенно усилилась, Девьер, находясь во дворце, имел неосторожность сказать плачущей Скавронской: “Не надобно плакать”. Цесаревне Анне, вышедшей из комнаты больной, он сказал: “О чем печалиться? Выпей рюмку вина”, – не встал перед ней и смеялся, что было, конечно, неприлично. Этим воспользовался Меншиков, и Девьера предали суду. С расспросу и пыток он оговорил Толстого, Ушакова, Скорнякова-Писарева, старика Бутурлина, одного из Нарышкиных и молодого Долгорукого. Открылось также сообщество герцога Голштинского. Все они, кроме герцога, были привлечены к суду. Правда, все преступление их заключалось только в одних разговорах о том, что не следует допускать брака великого князя с Меншиковой. Но для князя это было, конечно, самое непростительное государственное преступление; и так как императрица видимо угасала, то суд действовал с необыкновенной поспешностью – в 10 дней окончил дело, а несчастная императрица за несколько часов до смерти подписала приговор своим верным слугам, помогавшим возвести ее на престол: Девьера и Толстого, лишив чинов, чести и деревень, сослать – первого в Сибирь, второго в Соловки, Скорнякова-Писарева бить кнутом и сослать; остальные также чувствительно наказаны. Потом еще прибавлено: Девьеру при ссылке учинить наказание, бить кнутом.
Вечером того же дня (6 мая) императрица скончалась, оставив духовное завещание, по которому наследником престола назначался великий князь, с тем, чтобы он женился на дочери Меншикова, на время же его малолетства должно быть учреждено регентство из обеих цесаревен, герцога и Верховного Тайного Совета. Кроме того, завещание определяло порядок престолонаследия в случае смерти Петра бездетным, назначало цесаревнам большие денежные суммы и т. д.
Это завещание, как выяснилось потом, было составлено Бассевичем по соглашению с Меншиковым и подписано Екатериной. Но оно соответствовало желаниям большинства, и слухи о его подложности никого не смущали.
Итак, Меншиков восторжествовал еще раз. Страшный вопрос, смущавший его с давних пор, решен окончательно, решен так удачно, так счастливо для него, как он и не смел мечтать. Поднимаясь все выше и выше по лестнице почестей, ведущей к трону, бывший пирожник достиг теперь высшей ступени, какая только доступна подданному. Правитель государства, не имеющий соперников, будущий тесть императора, популярного в народе, – теперь он, наконец, в безопасной пристани, и никакие бури ему не страшны...