Придворный лагерь Александра был блестящим, но это касалось не роскоши, а того круга лиц, которые здесь собрались. Часть их была приглашена царем, другие прибыли по собственной инициативе. Здесь присутствовали художник Апеллес, скульптор Лисипп, архитектор Динократ (которому, как уже говорилось, было поручено строительство Александрии); философы Анаксимен и Онесикрит, которые, как последователи Диогена, презирали мир и не препятствовали тому, что их царь хотел завоевать его, а, напротив, поддерживали — при всей своей космополитической ориентации; далее — Анаксарх, представитель школы Демокрита, охваченный жгучей жаждой познания и безропотно переносивший все тяготы военного похода; историк и племянник Аристотеля Каллисфен, задачей которого было передать потомкам сведения о военных подвигах своего повелителя и который при этом не опустился до лести («Слава Александра, — говорил он самонадеянно, — всецело зависит от меня и моих исторических трудов!»); затем — поэты Агис, Хоирил, Аэсхрион, которых Александр презирал, так как они не могли сравниться с Гомером, который «лишь один был бы в состоянии воспеть мои деяния»; актеры Ликон, Тимофей, Эвий, которые, в зависимости от обстоятельств, приезжали из Греции и Малой Азии (их имена уже больше никто не помнит, потому что лицедеям, как известно, потомки не сплетают венков); врачи Филипп, Главкий, Критобул, Дракон, которых хвалили и щедро вознаграждали их высокопоставленные пациенты, страдавшие от неблагоприятного климата, некачественного питания, разного рода невзгод, ранений, укусов змей; здесь были родственники побежденных аристократов, захваченные в плен женщины благородного происхождения, спутницы македонских военачальников и чиновников, самые благородные среди гетер; и, наконец, хотя и упоминаемые последними, но не менее значительные фигуры: Пердикка, Парменион, Птолемей, Неарх, Гефестион, Селевк, Леоннат, Кратер, Клитарх, Клит, Филота, Певкест, Лисимах, Евмен — те, кто были названы «великими сподвижниками Александра».
Время, проведенное в Тире, было спокойным; недели шли одна за другой без войны и душераздирающих криков. Все пребывало в непрерывном движении, и в течение дня придворный лагерь напоминал пчелиный рой: командиры появлялись для отдачи рапортов, собирался штаб, ведавшие финансами представляли свои расчеты, приходили иностранные посланники, делегации завоеванных городов платили дань, назначались судебные разбирательства под председательством царя, а также аудиенции для тех, кого было важно принять.
К числу последних, несомненно, принадлежали представители Афин, прибывшие на богато украшенной, роскошной галере; их возглавлял знатный горожанин по имени Ахилл. Они прибыли с поручением добиться, наконец, освобождения захваченных в битвах при Гранике и при Иссе афинских пленных. Это было, пожалуй, своего рода наглостью — действовать именем Ахилла, который, как известно, считался предком царя, но Александр игнорировал издевательский умысел и не дал расстроить себя. По отношению к Афинам в течение всей своей жизни он испытывал нечто вроде любви-ненависти. Он ненавидел афинян из-за их высокомерия и вероломства и одновременно завидовал им, вспоминая о культуре, истории, великих людях этого города. Злопыхатели утверждали, что Александр многое отдал бы за то, чтобы его личный враг Демосфен один лишь раз с признательностью похлопал его по плечу. А во время военного похода в Индию он однажды вздохнул: «Эх, вы, афиняне… Если бы вы знали, каким опасностям я себя подвергаю только для того, чтобы вы меня похвалили…» Во всяком случае, он разрешил пленным вернуться на родину — за исключением матросов двадцати афинских кораблей, которые и дальше должны были оставаться в заложниках. Это была необходимая мера, потому что Афины, как и спартанский царь Аргис, все еще угрожали поднять в Греции всеобщее восстание.
И другие пришедшие в гавань корабли тоже ожидали почетной встречи. Посланники Родоса жаловались на злоупотребления македонских наместников и были умиротворены деньгами; делегация Хиоса протягивала руку из-за таких же претензий, а прибывшие с Лесбоса хотели получить компенсацию поместьями. Кипрские вельможи, все сплошь называвшие себя «царями», хотя больше напоминали захудалых князьков, настоятельно напоминали о том, что не напрасно перешли на службу к македонскому царю (что было лишь на словах). Наконец, явились жрецы тирского храма Геракла и предостерегающе возвестили, что для того, чтобы не лишиться божественной милости, нужно принести богу жертву. Древний принцип «дай, чтобы получить» стоил Александру на этот раз золотого сосуда и тридцати серебряных чашек.