В Персеполе Александру пришлось впервые столкнуться с недовольством, которое начали выражать его солдаты. Они, как передали воины через своих представителей, прошли десятки тысяч стадиев, одержали славные победы, но их храбрость и готовность пожертвовать собой не были вознаграждены подобающим образом. В том, что, по обычаям войны, полагается армии, завоевавшей город, им было отказано. Ни одного дворца им не разрешалось коснуться в богатом Вавилоне, ни одного дома — в полных великолепия Сузах, не говоря уже о городах ионийского побережья Малой Азии.
Царь знал, что они имели в виду, и ему было, нетрудно пойти им навстречу. Персеполь — так объявил он перед своим штабом — из всех городов Персиды больше всех достоин ненависти, ибо является очагом всех направленных против Греции злодеяний: здесь обсуждались планы нападения на Элладу, здесь было решено порабощать греков, где бы они ни жили. Этот город заслуживал самой жестокой кары. Но ведь жители добровольно открыли ворота, — напомнил кто-то. Это не имело значения. Он отменил запрет на грабежи. Ему не оставалось ничего другого.
В следующие дни произошло то, что стало в античности ужасным, но неизбежным ритуалом, следовавшим после завоевания укрепленных городов. Солдатня врывалась в дома, грабила их, забивала до смерти всех сопротивлявшихся, а заодно и тех, кто не мог сопротивляться, бросала в жилища факелы, равнодушно смотрела на то, как женщины вместе со своими детьми бросались с крыш, предпочитая смерть рабству.
Особенно свирепствовали фракийцы, агриане, иллирийцы, но и греки с македонянами не слишком отличались от тех, кого сами же называли варварами, а иногда и превосходили их в жестокости. Когда они в споре за добычу стали хватать друг друга за горло, царь положил конец кровавым бесчинствам.
Город опустел, но победитель, казалось, еще не утолил своей жажды мести. Чтобы месть принесла удовлетворение, нужно, как гласит народная мудрость, сполна насладиться ею, а чувство, испытываемое Александром, было лишь искусственно оживлено после полутора сотен лет и послужило только поводом для того, что произошло.
«…Все чаще Александр проводил время в пьяных пиршествах, где присутствовали также и женщины, — правда, не те, к которым нельзя было подступиться слишком близко, а проститутки, привыкшие жить с солдатами и вести себя свободнее, чем этого требовали приличия. Одна из них, по имени Таис, утверждала, что он заслужит благодарность всех греков, если даст приказ поджечь царскую резиденцию персов: этого ожидают те, чьи города разрушили варвары. К пьяной проститутке, высказавшей свое мнение о деле такой важности, присоединились и некоторые гости, такие же пьяные. Царь тоже находился скорее в возбужденном, чем в спокойном состоянии. «Так почему бы нам, — воскликнул он, — не отомстить за Грецию и не бросить факел?» Сначала он бросил факел в царском дворце, потом — гости, проститутки и слуги. Зал был в основном построен из кедрового дерева, которое быстро воспламенилось и загорелось… Такая участь постигла резиденцию правителей всего Востока, где когда-то многие народы находили правду, этот город — колыбель многих царей. Вероятно, Александр раскаялся в своем поступке, когда прояснилось его замутненное вином сознание…»
Так писал римлянин Квинт Курций Руф; в своей «Истории Александра Великого» он пользовался преимущественно сведениями из Клитарха, александрийского историка, который, правда, не принимал участия в военном походе, но сразу же после смерти Александра стал расспрашивать командиров, солдат, придворных — словом, очевидцев тех событий, собирал дневники, письма, сообщения, расспрашивал также и греков, воевавших на стороне персов. Оставшиеся «белые пятна» расцвечивала его неуемная фантазия, и теперь уже нельзя понять, где кончается подлинная история и начинается исторический роман. Но это не умаляет значения его произведения, тем более что оно написано блестяще. Во всяком случае, Дройзен, самый авторитетный исследователь биографии Александра Македонского, упрекал Клитарха в том, что он, игнорируя документальные свидетельства, выдумывал небылицы, столь часто повторяемые отдельными более поздними авторами, что со временем эти домыслы стали восприниматься как достоверные факты.