— Наводка? — Люсин с сомнением оттопырил губу. — Зачем тогда было про дверь вспоминать? Ведь все и составилось у нас из-за этого стука.
— Так про то другая вспомнила, Вера Петровна…
— Значит, вы полагаете…
— Ничего я не полагаю, Владимир Константинович. Только оно дорогого стоит, это крохотное уточнение.
— Ваша правда, — признал Люсин.
— Догадываюсь, что не очень вы меня, старого сухаря, одобряете и размолвку с Натальей Андриановной все никак простить не желаете, но ничего с собой поделать не могу. Так уж устроен.
— Себя ломать — последнее дело. — Люсин задумчиво усмехнулся. — У каждого свой стиль, Борис Платонович, и ничего тут не попишешь. Хотя как-то приноравливаться все-таки не мешает.
— Спасибо за намек. — Гуров старательно выдувал дым в узкую, как лезвие, щель, но дождь ломал тонкую струйку и гнал обратно.
— Ради бога, Борис Платонович. Никаких намеков. Не смею, да и не нахожу оснований, как на духу говорю, в чем-либо вас упрекнуть. По-моему, мы неплохо работаем в паре… Пока.
— Значит, не упрекаете? И на том спасибо…
— Я бы не стал так ставить вопрос.
— Поторопился я с Натальей, пережал. С кем не бывает?.. Тем более что знахарочку вашу я за три версты обхожу. Уговор помню… Вы из нее, кстати, ничего не выжали?
— Человек не виноград, Борис Платонович, — чувствуя, что вот-вот сорвется, процедил Люсин. — Я, извините, не приемлю такую терминологию… Но давайте лучше о деле, коль уж вы затронули. Я навел кое-какие справки. Аглая Степановна действительно ездила на свадьбу к своей крестнице Галине, оператору машинного доения. Молодой она привезла в подарок финские сапоги, и жениху — чайный сервиз, так сказать, на обзаведение. Что же касается ее лесных походов и ваших сомнений, вполне резонных, и насчет осеннего сбора, то тут у меня душа спокойна. Хотите знать, почему?
— Интересно послушать.
— Аглая Степановна не скрыла от меня, что и с какой целью искала. Даже урожай свой продемонстрировала, хоть я в таких материях, мягко говоря, слабо ориентируюсь.
— Я тем более. И это наша общая беда.
— Но я все же проконсультировался со специалистами, даже литературу кое-какую полистал. Вот краткие заключения насчет собранного Аглаей Степановной растительного сырья. — Люсин раскрыл записную книжку. — Шерошница душистая, или ясменник пахучий, — Асперула одората, — он со вкусом подчеркнул латинское звучание, — собирают после цветения… Прошу обратить внимание: после. Применяется для общего улучшения обмена веществ, хорошо действует на печень и желчный пузырь. Подходит?
— Пока согласуется.
— Пойдем дальше. Буквица лекарственная — Бетоника оффициналис. Собирают ее весь период цветения, который продолжается с июня до сентября, влияет на печень. Наконец, третье — жеруха.
— Блатное, однако, названьице.
— Это уж как взглянуть, Борис Платонович. Это уж дело вкуса… Если не нравится, называйте по-латыни: Настуртиум. Цветет она с мая до конца сентября. Употребляется исключительно в свежем виде, поскольку при сушке теряются лечебные свойства. Особенно показана при нарушениях функции печени и желчнокаменной болезни… Вас устраивает? Диагноз, поди, не забыли?
— Выходит, почти кругло, — признал Гуров. — Если, конечно, исключить возможность заранее заготовленной легенды.
— Такого подарка нам с вами никто не приготовил. Можете сомневаться сколько угодно, но, извините, про себя.
— Это я понимаю! — Гуров кисло улыбнулся. — И чту священный принцип презумпции невиновности во всей его… Не знаю чего…
— Вы, кстати, что кончали?
— Юридический факультет МГУ, заочно.
— Узнаю изысканную латынь. Школа! Альма-матер!..
— А насчет этой Марины я все-таки наведу справки. Не возражаете?
— Ваше полное право.
— Вы бы, конечно, не стали?
— Почему? Если бы вдруг возникло сомнение, не замедлил бы.
— Вдруг? Вдруг, дорогой мой Владимир Константинович, ничего не случается. На все есть своя невидимая причина… Ничего у меня, кроме благодарности, к этой даме нет. Но резануло словечко, не скрою. Уж больно кстати припомнила!
— Кстати, если учесть последующие события. Едва ли она ожидала, что Вера Петровна скажет про дверь.
— Явно не ожидала. Даже вскинулась сперва, что тоже наводит на размышления.
— По-моему, нормальная реакция, — заметил Люсин.
— Эх, времени жалко! Я же так и знал, что все просто в подлунном мире. Сложности не для наших клиентов. Они вьют круги, запутывают, но в основе всего примитив. Да и чего ждать? Если ты способен убить человека из-за… словом, из-за бумажек, то грош тебе цена как мыслящей личности. Ты уже не гомо сапиенс и вообще никакой не гомо. Так, протоплазма с навозом… Чего делать будем-то?