Кажется, сунул под нос билетершам какую-то журналистскую свою «ксиву» – сработало. Кино «Война» смотрел с упоением – пусть и с угасающим. Леха рассказывал свою полупридуманную историю с похищенными англичанами, пугал зрителя ужасами войны, показывая, как русским пленным режут горло, снимал снизу марсов грохот вертолетного ротора и даже представил другую правду устами главаря боевиков… Показалось – с подспудной ссылкой и на лермонтовского «Исмаил-бея»: Он пленников дрожащих приводил, И уверял их в дружбе, и шутил, И головы рубил им для забавы…
А я, уже критично, если не сказать ревниво, ждал всей правды от него. Хотя уже и знал, что он мастер скорого кино, ему интересней простой рассказ и крупный план. И на большие формы, требующие сверхусилий и времени, объемных ракурсов, могучих планов и вместе тщательной выверенности и шлифовки, никогда не растрачивается.
Да почему же и нет, если знаешь, что всего все равно не охватить? Но впечатление осталось – и в целом довольно позитивное. И герой Чадова был правдив. В «кине» этом (так и Балабанов молодой любил это слово склонять), как мне показалось тогда, не было никакого идейного провластного посыла, никакого ура-патриотизма, что само по себе было хорошо. Там не было ничего от заводных кукол останкинского агитпропа, и слава богу.
Спустя много лет, посмотрев фильм повторно, понял, что все же было. Хватало и этого, хоть и подавалось оно не в лоб. Многие ходы и кадры замешивались на мести. Как не знать было Лешке, что это основа драмы, особенно в кино. «Антиколониального», как в «Реке», с пиететом к малым народам, уже не было. Объективно Чечня предстала жестокой и даже трусоватой. Все же в подсознание с экрана проецировался эмоциональный заряд, близкий к нашему нынешнему, к «имперскому номер пять», если по Проханову… даже с экивоками в сторону сомнительной нашей судебной системы…
Я подошел к нему, когда он уже выговорился на камеры и диктофоны и собирался уходить. Он опирался на клюшку, о случившейся на Севере беде на съемках «Реки» я не знал. Кто-то из знакомых незадолго до этого рассказывал, что Балабанов будто бы с Мазуром куда-то гнали в машине Кирилла и перевернулись. Испорченный телефон, все переврали. Вряд ли такое могло случиться с ним повторно, но именно этому я тогда и приписал его хромоту. А еще умудрился накрутить на впечатление от встречи элемент комизма. Вот идиоты – напились, поди, старые дружки и поломались в кювете.
Хотел ли я восстановить отношения? Не уверен. Мое прежнее знакомство с ним нисколько не льстило – да и статуса «культового» в массах он еще не обрел, только подступался к нему. Мне просто захотелось посмотреть на него – в чем изменился, какой он теперь… Если не считать интереса к его кино про ту войну неправедную, с генералами грачевыми и эмилями паиными как советниками по этническим вопросам. Войну, что пробудила демонизм, какого Россия давно уже не помнила.
И еще я взял неверный тон. Словно пытаясь сделать вид, что наши с ним отношения не прерывались, что у нас все так же приятельски запросто, как и в студенческое время. А старые огорчения не в счет.
Воспроизводить тот недолгий диалог в прямой речи не буду. Это не было беседой старых друзей. Как он не был готов обрадоваться нашей встрече, так и я – обидеться в ответ. Боюсь ошибиться в словах, тем паче память у меня вполне рядовая. Я похвалил его фильм «Война», ничего не сказав о других. Он слабо поинтересовался, чем я занят. Рядом стоял круглощекий дядечка с глазами навыкате, то ли солидный с виду, то ли просто выкачены от грузности. Он что-то предлагал Балабанову. (Я вклинился в их разговор, пообещав, что отвлеку лишь на минутку. Дядечка бы мне не уступил – но глаза у Лехи на секунду тогда оживились, он улыбнулся мне краешками рта, и дядечка чуть отступил.) Я сказал, что пишу в народно-патриотические СМИ, больше в левые, а кормлюсь чем придется. Еще два слова были обронены о друзьях – и все, побеседовали. Сунул в руку ему какую-то из своих книжек, простился.
Я уже давно не доверял его творчеству, его же недоверие ко мне граничило с равнодушием – и это недоверие как к потенциальному осквернителю имиджа авангардного режиссера новой России я, мне казалось, считал с краешков его губ. Ему эта власть дала хорошую путевку в жизнь (о том, что с самого верху, я еще не знал): он востребован, его творения нарасхват – все поменялось, – и экзистенциальными нытиками становятся уже такие, как я, а не он. Конечно же, за всем стоит его продюсер и единомышленник – но большей частью незримо, в тени.