— Алексей, — произнес Иван Афанасьевич, рыдая. — Кто же нам останется, когда и ты идешь в лучший мир?.. Кто поддержит нашу трагедию?..
И умирающий Яковлев будто бы ответил словами, столько раз сказанными им со сцены: «Языки ведайте: велик российский бог!» Эти слова биографы считают последними в устах великого русского трагика.
Дед Петра Петровича Каратыгина, Андрей Васильевич, запечатлел описываемый его внуком день куда менее романтично и более лаконично: «1817… 3 ноября. Кончина Первого трагического актера Алексея Семеновича на 44-м году; оставил по себе сына и дочь, малолетних…» Не менее лаконичной была и запись об умерших, сделанная при отпевании его в «Троице-дирекционной церкви», находившейся на третьем этаже театральной школы: «3 ноября 1817 года. Придворный актер Алексей Яковлев. Погребение совершал священник Петр Успенский. 44. Простудою. В Волновом». (Последняя фраза обозначает место захоронения: на кладбище, где покоился прах родителей Яковлева и его родных). Такой же достоверно лаконичной явилась и сохранившаяся в журнале распоряжений театральной дирекции запись, сделанная 5 ноября 1817 года, с резолюцией на ней Тюфякина: «Об исключении из списков умершего 3 числа сего ноября российского актера Алексея Яковлева и о прекращении производства с того числа жалованья по 1200 рублей и квартирных денег по 500 рублей в год». «Исключить, а о прекращении производства бухгалтеру объявить».
О «прекращении производства» денег бухгалтерии было тотчас объявлено. И в бумагах театральной дирекции перестал фигурировать действующий актер Яковлев. А фамилия его начала упоминаться с присовокуплением слова «умерший».
ПОСМЕРТНЫЙ БЕНЕФИС
«О прибавке Яковлевой квартирных по 100 рублей, по производстве по 10 саженей дров в год, оставя при ней выданные на сей год умершему мужу ее актеру Яковлеву 20 сажен дров». «О выдаче ей же, Яковлевой, на погребение тела умершего актера Алексея Яковлева 100 рублей». Приказы вице-директора Тюфякина, подписанные 5 ноября, следовали один за другим.
На растерянную же, поникшую в горе двадцатидвухлетнюю Екатерину Ивановну Яковлеву с двумя детьми (из коих одному только что исполнился год, а другой чуть больше месяца) со всех сторон набросились кредиторы. После мужа по расчетам бухгалтерии ей полагалось всего 9 рублей 44 копейки недополученного им при жизни жалованья, включая сюда и квартирные. Ста рублей, выданных ей на погребение, не могло хватить даже на приличествующие положению Первого российского актера похороны. Накоплений у нее после него не осталось никаких. Данные в долг деньги Яковлев не записывал. Сам же при жизни брал в долг так же легко, как и давал.
«Вдова г-на Яковлева, — сообщалось в биографии актера, появившейся в журнале „Северный наблюдатель“ в конце 1817 года, — находилась после смерти своего мужа в весьма затруднительном положении: она не имела даже довольно денег, чтоб похоронить его приличным образом. Богатые купцы, которые говорили беспрестанно о своей искренней дружбе к покойному, отказались помочь ей в нужде; огорченная вдова, получая везде отказы, пришла было в отчаяние».
Не отказал в помощи лишь цирюльник Иван Степанович Донеличенко, издавна ходивший брить знаменитого актера: предложив Екатерине Ивановне весь свой капитал, состоявший из девятисот рублей, он не попросил у нее не только векселя, но и простой расписки. Да свой брат актер: горько оплакивающий друга юности Григорий Иванович Жебелев и обычно замкнутый, творящий добро не словами, а делом Андрей Васильевич Каратыгин. Они-то и взяли на себя всю тяжесть похорон и улаживания материальных дел беспомощной вдовы Яковлева.
Прежде всего прибегнули к содействию бывшего у вице-директора в фаворе Рафаила Зотова (когда-то не без помощи Яковлева поступившего на службу в театральную дирекцию). Было составлено и подписано Тюфякиным 8 ноября прошение на высочайшее имя следующего содержания: «Санкт-петербургская российская императорского театра трагическая сцена лишилась лучшего своего украшения смертию известного отличными своими дарованиями актера Яковлева… Всей службы его составляет 23 года. Столь потеря сия чувствительна для всей публики и для театра, которого он был поистине лучшим украшением и коего едва ли когда-либо можно будет достойно заменить, столь она горестна оставшейся во вдовстве в молодости лет жене с двумя малолетними сиротами, — обременены долгами, которые по смерти его остались, — тем более что она, по не столь давнему выпуску ее из Театрального училища и по неразвившемуся еще ее таланту, получает весьма малое жалованье. Повергая судьбу вдовы актрисы Яковлевой и двух малолетних сирот его во всемилостивейшее внимание Вашего императорского величества, я осмеливаюсь всеподданнейше испрашивать о выдаче ей единовременного награждения, какое Вам, всемилостивейший государь, благоугодно будет».