Пьеро Алена Делона все время думает о деньгах, ставках, курсах акций, пребывая в сценах на бирже в постоянном движении. Для этого, вспоминал он, требовалась четкая работа оператора Джанни Ди Венанцо, иначе Пьеро мог легко «выскочить» из кадра, и это доставляло тому много забот. Он признается, что и сегодня, когда видит, как жестикулируют вокруг «корзины» биржевые маклеры, это его буквально завораживает.
Короче, ему удалось вжиться в образ своего Пьеро, и достаточно капризный режиссер остался им доволен. Сам он – значительно меньше, хотя и считал, что жюри Каннского кинофестиваля в 1962 году могло бы наградить его призом за лучшую мужскую роль. Но жюри тогда отдало предпочтение «коллективу» из четырех актеров в американском фильме Сиднея Люммета «Долгое путешествие в ночь» и английским актерам в картине Тони Ричарсона «Вкус меда». Ревновать к ним было бы просто глупо, и он предавался на этом фестивале светским удовольствиям вместе с Роми, которая представляла внеконкурсный фильм Алена Кавалье «Бой на острове», в котором сыграла одну из своих лучших ролей в кино. И хотя был рад услышать на закрытии, что жюри присудило свой Специальный приз «Затмению» вместе с французским фильмом Робера Брессона «Процесс Жанны д’Арк», тем не менее решил больше с Антониони не работать. О чем многие потом весьма сожалели.
Приходила ли ему тогда в голову мысль, что в жизни он ведет себя с Роми так же, как Пьеро с Витторией? И не увлекла ли его в конечном счете эта роль чисто мазохистски? В характере Пьеро замешено многое, что составляло второе «я» молодого актера: способность увлекаться, но не любить, не терять при этом голову, ставить на первое место свои деловые интересы. Думается, что, играя в фильме великого знатока женской души, коим был Антониони, он многое постиг, и это, вероятно, подтолкнуло его решить проблему, которую ставило перед ним затянувшееся жениховство с Роми Шнайдер.
С Каннского фестиваля Ален Делон направляется в Рим к своему «мэтру» («маэстро» по-итальянски) – Лукино Висконти, чтобы принять участие в его новом фильме «Гепард».
Лукино Висконти давно и, как обычно, тщательно готовился к этому фильму. Он любил роман Томази Ди Лампедуза, пробуждавший в нем голос крови и желание воскресить на экране эпоху в истории Италии, когда в результате народного восстания во главе с Гарибальди Сицилия, а затем все Королевство обеих Сицилий было освобождено от гнета французских королей Бурбонов.
Настоящее название романа Ди Лампедуза «Il Gattopardo», то есть «Гепард». У нас этот фильм обычно именуется «Леопардом», что не точно. Хотя гепард и леопард (барс) принадлежат к одному семейству кошачьих, тем не менее по своей стати отличаются друг от друга.
…Гепард – прозвище старого князя Фабрицио Салина, дяди молодого Танкреди Фальконьери, которого играл Ален Делон. На роль старого аристократа Висконти пригласил замечательного американского актера Барта Ланкастера, а роль красавицы Анжелики Седара поручил Клаудии Кардинале, игравшей невестку Рокко в фильме «Рокко и его братья». В глазах старого князя молодой племянник, которого он любит больше родных детей, олицетворяет приход новой эпохи, новых отношений, новых жизненных ценностей. В отличие от дяди Танкреди умеет приспосабливаться к любым обстоятельствам. Сначала он служит в рядах гарибальдийцев, которых Салина называет «канальями, связанными с мафией», потом королю. Во время своего спора с дядей Танкреди произносит ключевую фразу автора: «Если мы хотим, чтобы все осталось по-прежнему, надо, чтобы все изменилось». Сначала он ухаживает за неравнодушной к нему дочерью князя, потом переключается на Анжелику, дочь мэра, нувориша Колоджеро Седара. Она красива, богатая наследница. С точки зрения князя Салины, – это наступление эры мезальянсов, хотя он и сам не равнодушен к красоте Анжелики, и в сцене бала это показано совершенно недвусмысленно. По мнению же практичного Танкреди, его поведение есть равнение на объективную реальность. Когда во время бала во дворце Панталеоне, поставленного с подлинным изобразительным блеском, старый князь танцует под музыку Верди вальс с Анжеликой, а потом передает ее в объятия жениха Танкреди, символика этого жеста прочитывалась совершенно четко: кончилась прежняя эпоха, начинается новая.