– Да мы третьего градохозяина пережили! Никогда таких проблем не было! А тут приходит… с обетом(!) и нас запугивает. – Мира не унималась, привлекая на свою сторону брата. Храмовник злобно закатил глаза, чуя непочтение к его конфессии. Линдси, не очень помня, что творил на пьяную голову, понукаемый хозяйкой, решил высказаться тоже.
– Алан, – взгляд виноватый, – а почем Шелерту ее высочество? Посадит кузена на трон, и объявит пропавшей и мертвой. Зачем ему такие проблемы? Зверь в одну сторону бежит, а ловцу с четырех сторон его гнать. Да и бойцам своим внеурочные платить…
– Вот с ваших ушей и заплатит! Кузен мертв и рыб кормит, а дядька из окна выбросился. Для Шеллерта Гвинелан – дорога к законной власти.
Все, услышавшие, оборвали гомон и начали собираться по-серьезному. Женщины оставляли набранные тюки с одежками и шкатулки, надевая все самое ценное на себя, а сверху объемный мужской плащ. Серое полчище теней воцарилось в тесном зале.
Мира, уже одетая под стать своим работницам, подошла к растерянно стоящей в углу Гвен.
– Девочка, не такое будущее мы прочили, но в этом нет вины. Теперь беда будет идти на любой порог, следом за тобой, но твоя жизнь ценна, ты – надежда народа на мир без распрей. Помни и не горюй. – Женщина дала ей хорошую пару обуви. Это были зеленовато-черные ботинки на доброй шнуровке. И мужскую одежду.
– Спасибо большое. – Пискнула «надежда», не зная, что говорить в таких обстоятельствах.
Девушки расходились по одной, только их спины недолго были видны в черном ночном окне. Со стороны казалось, что постоянные клиенты расходятся, кто куда. У каждой был надежный человек: у кого тетка в дальнем селе, у кого любовник среди стражи и снятая квартира. У кого муж на дальней заставе. Каждая понимала, что возврата не будет. Последней вышла хозяйка. Она хлестнула по крупу сутулого ослика и кивнула бабке Гларин, присев на край телеги, рядом с огромными деревянными ящиками. В любимые двери заведения, бывшего ей столько лет домом, Мира кинула факел – изголодавшийся по жатве огонь сразу накинулся на деревянное строение, облитое крепчайшим вином, выдержкой в десятки лет…
***
– Мессир! – мы упустили их. – В каменный, вечно угрюмый зал вбежал верный друг и соратник Дерден.
– Каким образом? – Шелерт махнул служанке, чтобы скрылась с глаз долой и отставил окорок.
– Повозка пуста. Ящики, что были в ней – обманка. Старуху допросили, но она не выдержала пыток. Позже выяснилось, что немая.
– Где хозяйка сего заведения? – мужчина вскипел, но внешне старался сохранять вид спокойствия. – Кто донес? Опросили?
– Она спрыгнула с телеги, где-то в районе рынка. Донесшие больше ничего не знают. Мы ищем всех женщин, но врываться в каждый дом, с требованием выдать продажных… это не очень хорошая идея, мой господин.
– Искать с собаками! Слышишь?! К утру, чтоб нашли! – кубок полетел в стену и облил красной жижей портрет кого-то славного, из ныне почивших губернаторов. Дарден ушел, а Шелерт велел подать лошадь. Разгадка была где-то рядом, как мышь в когтях кота, затаившаяся в горсти, но убегающая, стоит только отвлечься.
***
На озере было холодно. Ее маленький плот был обкидан сухими ветками и камышом, со стороны походя на островок или кустарник поодаль от берега, и обдувался всеми ветрами. Несмотря на теплую одежду, Гвен была уверена, что к вечеру разболеется, если только доживет… впрочем, другим было и того хуже, поскольку они собирались добираться вплавь.
Алан подошел неожиданно и, молча, взял за руку, уводя от команды. Гвен оглянулась, но все были заняты и не заметили их ухода.
Она не знала, как реагировать. Внутри от присутствия этого человека все цепенело. Несмотря на то, что воля была в ней на первом месте, девушка опасалась того странного эмоционального влияния, что храмовник оказывал на нее, становясь то самым близким другом за пару часов знакомства, то ненавистным врагом, то спасителем. И больше всего, пугало, что она сама не могла это никак распланировать.
Сейчас, в темноте, его лицо чуть мерцало в призрачном свете ночного неба, а глаза казались совсем черными и дикими. Мужчина стоял, смотря ей в лицо, и не отпускал ее руки, никак не поясняя своих намерений. Гвен почти не дышала, словно перестав зависеть от воздуха, сердце стучало, как бешеное, зажатая кисть горела и таяла.
Храмовник притянул ее к себе, оцепеневшую и неподатливую, и тихо прошептал, задевая шею дыханием:
– Тебе нужно уметь за себя постоять. Мы все готовы погибнуть, защищая тебя, и ты осознаешь свою ценность. – Его шепот был таким тихим, что ухо само тянулось ближе, иногда краешком касаясь губ шепчущего. Росланг замолчал, еще ближе притянув девушку, и, собираясь с мыслями. Было в этом нечто большее, чем он мог сказать ей. Нечто, возможно, прощальное и сокровенное. Наконец, когда пауза слишком затянулась, а Гвен съежилась под его взглядом, он продолжил. – Неизвестно, как пройдет наш маневр, но, какой бы рядом ни оказался человек, ты должна думать о том, что он тебе хочет: твоего ли блага, или блага для себя. Потому, что с собой ты отдаешь слишком многое. – Мужчина двумя пальцами что-то потянул из левого наруча. Блеснув отточенным металлом, клинок оказался в ее ладони. Он был миниатюрным, трехгранным, без режущей кромки, длина лезвия едва ли больше трех дюймов, рукоятка без крестовины, чтобы легко спрятать хоть в рукаве, хоть в голенище, и достать, не зацепляясь. Этот вариант мизерекордии точно не использовался простыми рыцарями, и явно сделан на заказ.