– Дивейн, ты изменился. И сильно. – Девушка отчаянно сражалась за шнуровку своего платья. – Это все неправильно.
– Гвен, ты же сама так хотела, – его руки дотянулись до шнуровки и рванули корсет. Вид упругой девичьей груди под полупрозрачной расшитой сорочкой заставил егоухмыльнуться. – Милая, ты же сама хочешь!
Гвинелан чувствовала страшную дрожь и скованность во всем теле, чего ей сейчас хотелось больше всего, так это остаться в комнате одной и не чувствовать больше этой животной опасности себе и своей чести.
– Нет, не трогай меня! Не трогай, слышишь?! – Дивейн дернул юбку, оставляя девушку в объятиях тонкой полупрозрачной ткани.
– Подумай, от чего ты отказываешься! – мужчина попытался жестким властным жестом прижать к себе женское бедро, поглаживая и оставляя синяки своим нажимом.
– Нет! Я сказала, нет! Я тебе не верю. У меня послезавтра свадьба, и детские мечты мы с тобой оставим в детстве. Я не хочу этого, и, тем более, так!
Девушка забилась в угол и достала свой кинжал.
– Ты меня решила пугать вот этим? – мужчина ухмыльнулся, совсем, как давеча его старый отец, – Ты будешь моя! Хотя… – Дивейн еще раз окинул взглядом с головы до пяток свою избранницу и сказал:
– Ну, что ж, ты сама так решила!
Гвинелан уткнулась разгоряченным и мокрым лицом прямо в подушку. Дверь за Дивейном медленно закрывалась.
Глава 3. (Алена Андреева)
Гвинелан любила вставать рано, когда небо еще не было расчерчено первыми лучами холодного серо-голубого светила. Темный прохладный сумрак, спящие стражники, не сотрясающие воздух своими пошлыми шуточками или скрежетом железок.
В эту ночь ей почти не спалось. Раз за разом повторялся кошмар: Дивейн, горячие губы, руки, слишком сильные, чтобы от них отбиться… девушка еще раз глубоко вздохнула, отгоняя столь реалистичные ужасы.
Широкий подоконник, всегда пустой, по прихоти своей хозяйки, принял в каменные объятья тонкую дрожащую фигурку. Укутавшись в одеяло, Гвен внимательным взглядом прошлась из стороны в сторону: возможно, она больше никогда не увидит этот замок, ставший ей домом и темницей, на три долгих года. Здесь она никогда не чувствовала себя в безопасности.
Ее родной город был совсем другим: несмотря на готовность к битвам и осаде, белые стены Эрмедала не казались такими угрюмыми, как серые гранитные глыбы Люберга; по изгородям с внутренней стороны росли гроздья винограда, вызревавшего в их южной части королевства и служившего лакомством для всех детишек, под окном замка был развит небольшой сад, где желтели груши, айва и фиолетовым носом садовника, выглядывали из-за блестящих масляных листочков огромные сливы. У парадных дверей, золотых, самих по себе, а не от пошлой глупой краски, выполненных из чесарского золотого дуба, в форме пушистых могучих львов, скаливших свои огромные пасти, росли розовые цветки линдара, растения красивого, но весьма ядовитого.
Мамушка-домохозяйка, любившая водиться с высокопоставленной девочкой, рассказывала, что в их землях линдаром часто травили своих неверных мужей: сначала рядом с тарелкой клали розовый, вкусно пахнущий цветочек, с намеком: «Я все знаю», а если муж продолжал свои похождения, то в следующий раз мог съесть супчика с линдаром. Маленькая Гвен слушала жуткие истории с ужасом, но каждый раз, увидев домохозяйку, бежала к ней обниматься и просила рассказать еще чего-нибудь интересного. Множество преданий, сказок и легенд – ощущение тайны, хрупкой гармонии и справедливости окутывали воспоминания о том счастливом детстве…
Гвинелан всегда удивлялась, почему такие опасные деревья растут прямо у парадного входа, не из-за одной же красоты! Разгадка оказалась печальной. Дядя говорил, что ее мать отравилась, чтобы избежать жестоких пыток и унижения. Отравилась линдаром, росшим столько лет в двух шагах от нее…
Гвен до сих пор не понимала, что значит: «спаслась бедная», – если ее мать не была ни бедной, ни спасшейся…
Перед глазами снова вставала картина того ужасного дня: белые стены города, почерневшие, после шести часов жутких боев, покрытые кровью, смолой и кусками отлетевшего мяса, выжженный черный сад, линдары, смоляными факелами розовевшие у разбитых в щепки ворот. Цветы – единственное яркое пятно, вянущие, на тлеющих стволах, они поражали своей неуместностью, будто их оставили стоять здесь специально.