– Армерия весьма закрытая страна, и там странные порядки, госпожа. Не дай Бог Вам учудить такие. – Генри рассмеялся, разрядив обстановку. – Королевская чета любит тайну, и, местные говорят, что никто толком не видел короля, что дает ему возможность путешествовать инкогнито для своего удовольствия.
– Вы полагаете, такое возможно? – Гвен сглотнула, погружаясь в свои невеселые мысли.
– Вам я очень не советую так поступать. – Понял по-своему Кастэл. – Вы не смогли бы себя защитить в бою самостоятельно.
– Что правда, то правда. – Ответила девушка. – А если его убьют?
– Тогда на трон взойдет его сестра Флора, а мы попробуем организовать Вам встречу с королевской семьей Ангоррцев. Притязания на Арвари не разумны, а мир возможен. Это политика.
– Да, Генри, политика, я понимаю. – Гвен, с тяжелым сердцем, позволила, наконец, закрыть дверцу и, положила себе на колени разомкнутый молитвенник, как полагалось в дороге.
Фрит тихо села рядом, поглядывая по сторонам, с пугливым интересом и надеждой на светлое будущее. Девчонка напоминала Гвен ее саму, радуя душу детской открытостью и скромным дружелюбием. Караван двинулся в путь, покидая суровый замок Брасны, подвластный полуволку-получеловеку, ни за что не отпустившему бы свою добычу, коли был бы здоров. Впереди ждал светлый и родной Эрмедал, пугая тайнами и трагедиями прошлого.
Глава 21
Алена Андреева. Angelus Domini
Глава 21
Стук копыт и мерное покачивание, реальность плывет, и разум плывет вместе с ней. Полотняный полог колышется с порывами легкого ветерка, открывая красно-желто-зеленые макушки осеннего леса.
Помутненный рассудок улетает к лесу, картинка реальности подменяется воспоминаниями. Вот плетеный, почти полный короб, Тордел, деревенский зачинщик, пинает, и листья, красные резные широкие листья, смятые в тесной куче, снова расправляются на булыжной мостовой… толпа смеется, людям весело. Верзила хватает за шкирку, и серая пуговица врезается в горло: «Ну-ка, похнычь!». Костяные ухмылки; расширенные, блестящие маслом, зрачки, танцуют в такт ударам сердца – люди ждут зрелища, люди почти в восторге. Каждая их мысль в его голове. Мгновение замерло. Больной разум замедляет неприятное воспоминание, выворачивая руки, и, закатывая глаза человеку, видящему его. Ощущение остановившегося времени гнетет. Словно маленький узкоглазый старичок-учитель, снова грызет мелкие орешки, прицокивая языком: «Ай-яй! Опять пустой…». И нет возможности выйти. Выйти? Точно, меня же учили! Пуговица перестает вжиматься в кадык; рука верзилы-обидчика, толпа и кровь – все пропадает, смываемое волной легкого бриза. Вздох. Нестерпимая жажда.
Рука откидывается, касаясь полога. Кто-то шикает, тянется прикрыть обратно. Кисти соприкоснулись. Этого хватило. Всадник упал, потеряв сознание. Еще двое ринулись поднять. Руки, защищенные латными перчатками, от оружия и мозолей, но не от меня. Оба опали на землю. Подали сигнал, рог ведущего протрубил остановку. Звук рога – новая картинка воспоминаний… молю о тишине. Но какофония всего окружающего продолжает сводить с ума. Каждая мысль, каждый шорох и звук – все сливается в невообразимый шевелящийся кокон в моей голове. Единственное желание – чтобы все хоть на миг утихли и перестали думать и вопить в мои уши!
Принюхиваясь, крадется еще один воин. Он, по дуге, обходит лежащих и откидывает ткань целиком. Солнце слепит, невольно закидываю руку себе на лицо… «Да уберите этого дурака, кто-нибудь!» – команда поползла по рядам. Мужчина рассматривает руку, спрашивает друга, что значит глаз. Они еще не видят, как ощетинились мечами стражники за их спинами. Волки? Вот почему на них не действует… воображаемый старик с черными бесконечными усами и такой же, но белой бородой качает головой. На сторону волков прибивается еще трое. Стражники за радиусом действия ничего не понимают и кричат не лезть к нелюдям. Один из волков хватает дубину и опускает на мою голову. Наконец, тишина желанной манной падает на меня, вместе с тьмой.
***
Карета ехала, то и дело, подпрыгивая на кочках жесткими колесами. Спускавшийся оранжевым заревом вечер не приносил ни капли осенней прохлады. Лес, словно две отвесные скалы, неохотно расступался вокруг земляной двухколейки, образуя с небом замысловатые песочные часы. Небо текло, превращаясь в дорогу, с ним утекало время, да и вся, практически песочная жизнь. Гвен отложила бесполезный молитвенник и, с интересом, взглянула на протянутую руку Фрит. Книжица, размером с подкову, имела обложку из бордового бархата, была украшена золотой вышивкой и стеклянными бусинами, а срез страниц был напудрен золотом. Принцесса, с трудом, разобрала размашистое название, осознав, что перед ней запрещенный, порицаемый церковью и обществом – любовный роман! Улыбнувшись служанке, что ей доверила свою тайну, Гвен, из вежливости, начала читать.