– Не верь ей. – Тихо в голове прошелестел менталист. Гвен не успела склониться к его также недвижно лежащему телу, как Фрит вернулась с глиняной пиалой, полной меда. Горький запах миндаля не вязался с честным восторженным взглядом.
– Пей. – Приказала королева. Что она, в сущности, знала о девчонке? Ее не приставлял Вульф. Мелкая была родственницей кого-то не то из горничных, не то из поварих… увлеченная собой и своими проблемами, Гвен не потрудилась спросить юное дитя, доверяя возрасту…
– Девку связать и в клетку. Она пыталась отравить мое высочество. – Гвен поежилась, услышав злой хрипящий смех от маленькой подружки.
–У меня это уже получилось, миледи. – Девчонку повели.
– А что делать с пленным бардом, госпожа? Сейчас каждая твердая рука на счету. До порта почти день пути.
–Пленника ко мне. Я его лично допрошу. – Торопливо ответила Гвен, сведя, для суровости, брови. И добавила. – Подальше от волков.
Глава 22 Angelus Domini
– …fido, fisus sum, fidĕre… – мальчишка поднял свои рыже-зеленые глаза к фреске Божественного явления и сложил руки в молитвенном жесте. Чуда не произошло, и спряжение глагола не пожелало уложиться в непутевой головушке. – con-fīdo, fīsus sum, fidĕra…
̶ Fidĕre! ̶ раздраженно поправил святой отец. Давай с начала и с выражением! Не путай Си и Ци!
– Отец Аделфус, ну, можно перерыв?.. – конючилонестерпимое чадо господне, выводя священника из себя. – Я по нужде хочу…
– Ты ж только вернулся, пройдоха и плут! Выучишь, тогда пойдешь!
– А разве в ордене можно так выражаться, святой отец? – исчадье ада приподняло одну белесую на смуглом лице бровь и хитро прищурилось.
– Да я тебя! – увесистый талмуд полетел в то место, где только что сидел малец, Аделфус выругался совсем не латинскими изречениями и выбежал за дверь за парнишкой.
– Ну, я честно, сразу вернусь! – мальчишка, издеваясь, попрыгал на одной ножке, закрывая двумя ладонями промежность, словно готов сделать лужу прямо здесь и убежал. Мужчина пнул вслед ученичку хороший камень, не пытаясь попасть даже близко, но этим вызвал гневное покашливание отца Галлуса. Старший собрат как раз шел из учительской на широкий мраморный балкон Академии. Главный был строг и правоверен до мозга костей, единственной его слабостью была трубка. Слабости этой он потакал после каждого класса или совета. Как еще умному и проницательному человеку вытерпеть непомерное давление – подумал про себя Аделфус.
– Ваше поведение с мальчиками уже начало привлекать нежелательное внимание к нашему корпусу. – Сурово отчитал его сероглазый начальник, глядя прямо в лицо, насколько это было возможно, при их разнице в росте. Взгляд Галлуса всегда, более всего, напоминал скальпель – неприятный, тяжелый, видящий сквозь тело и разум. Не удивительно, что у невысокого, худого от постоянных постов, облеченного властью ректора не было ни друзей, ни приближенных – кто же захочет выносить такую тяжесть общения с закостенело правильным фанатиком.
– Но я не… – Аделфус поперхнулся безуспешной попыткой оправдаться. Что он мог ответить? Подобные отношения процветали среди преподавателей, не будучи явным грехом и прописным запретом, они были игнорируемой стороной монеты аббатства. Что в этот раз задумал ректор? Придраться за этот инцидент, (тогда можно сказать, что малец паскудничает), или придраться к Аделфусу, вообще, по причине неугодности и неприязни, (тогда это послужит признанием в ранее содеянном! Лучше промолчать).
– Вы уже нашли виновника взлома, святой отец? Может быть, случайность или поломка? – перевел тему младший служитель и тут же поежился: Галлус глянул на него как на врага и зло зашагал на балкон в агрессивном молчании.
Можно было двинуться следом, заверяя ректора в своем почтении и случайной соли на рану тщеславия, но Аделфус был опытным отцом Церкви, и беззвучно вернулся в класс. Где там черт носит свое дитя?! Этот Макей точно выпьет из него все соки ранее, чем выучит глагол «верить», где тот пресловутый дьявол, которому можно заложить свою душу – лишь бы быть подальше, когда подответственный натворит непоправимого. Не если, а когда.
***
В котелке тушились аппетитно нарезанные кусочки свиной шеи, тонко сочащиеся жирными полосками. Овощи были крупно порублены и присыпаны какими-то пряными сухими травками. Гвен, держа в руке толстый серый ломоть, улыбалась и смеялась в голос. Будто и не было этой последней страшной недели!
Первая ночь пути, начавшаяся с попытки отравления, (по словам виновницы, успешной), была отогрета теплым пламенем костра, горячей похлебкой и почти родной компанией: Линдси взял на себя заботы повара, рассказывая последние события, сдобренные шутками и явным вымыслом, словно специями, иногда напевал, переходя на стихотворную форму изложения. Только вертикальная складка на его лбу, да залегшие, как две тени под глазами, морщинки говорили ей о том, что все не так просто.Приставленная, по причине утраты неблагонадежной компаньонки, охрана, в количестве пяти человек, тихо сидела, не привлекая особого внимания. Двое ели похлебку, отсев к палатке, один вышел подымить. Третий дремал.