Как пели все я описывать не буду — спели и ладно. Всё таки, самодеятельность это не то, чему стоит серьёзно уделять время. Девушки заливались соловьём, мужчины басили, дамы барабанили пальцами по клавишам. Настал черёд петь Жедео Уктабии. Он вышел, переваливаясь с ноги на ногу, близоруко улыбнулся кому-то в первом ряду, и принялся петь. Пел он неплохо — примерно так же как и все. Я старательно строила ему глазки, и, он, кажется, пару раз на меня в ответ посмотрел, но ручаться в этом не могу — по причине его вышеупомянутой близорукости.
— Теперь наш черёд! — подтолкнула меня Каренза.
Это было моё первое выступление на людях. Я смущалась, терялась, но бежать мне было некуда. Каренза уселась за рояль, провела пальцами по клавишам — и мне показалось, что играет она куда лучше, чем я могу спеть. Я открыла рот, и дрожащим голосом завела:
Текст этой песенки казался мне глупым и раньше, сейчас же я буквально страдала от каждой строчки, и каждую строчку ругала себя за лень. Почему я не выучила что-то хоть сколько-нибудь пристойное? Зачем взялась петь всем известный шлягер? И зрители мои, судя по всему, были со мной согласны. На лицах ближайших мне дам и кавалеров застыла терпеливая скука, на задних рядах кто-то зевал. Все терпели. Но их — и моим — мукам, все же, пришёл конец. Песня завершилась. Все принялись хлопать. И, обведя зрителей взглядом я поняла, что Жедео Уктабии в зрительном зале нет.
— Ладно, может, это даже к лучшему, — сказала мне Каренза, — хорошо, что Уктабия тебя не слышал. Ты пела ужасно.
Потом был ужин, на котором я сидела между каким-то седовласым господином, и равнодушным молодым человеком, небрежно ронявшем мне дежурные вежливости. За этим надменным щеголем сидела Каренза, а за ней — Жедео Уктабия. Так что я не могла бы с ним поговорить, даже если бы очень захотела. Но после ужина был кофе, проходивший в более расслабленной обстановке у камина, и тут Каренза нашла таки способ, свести меня с моим потенциальным женихом. Подплыв к нему, вроде бы для того, чтобы продолжить начатый за столом разговор, она проболтала минуты две, а потом сказала:
— Мне не здоровится, я, пожалуй, отправлюсь домой. Но ты, Алесия, останься.
Я обычно не перечила Карензе, не стала делать этого и сейчас.
— Хорошо, — сказала я.
— Господин Уктабия, — Каренза повернулась к Жедео, — будьте любезны, проводите мою падчерицу домой.
— Конечно, буду рад, — вежливо буркнул Уктабия.
Что ж, вот всё и устроилось, у меня будет минут пятнадцать приватного разговора с Уктабией в уютном, уединённом пространстве космолёта. Но, особой радости я не испытывала. За весь вечер Уктабия ни разу ко мне не обратился, и я не представляла, о чём я буду с ним говорить.
Через пол часа гости стали расходиться, и Жедео Уктабия, в шляпе, накидке, и с вежливой улыбкой на лице, подошёл ко мне.
— Барышня… Э-э-э… Уителл. Алесия. Позвольте вас проводить? Мой космолёт к вашим услугам.
У Жедео Уктабии был прекрасный космолёт, красивый, блестящий, просторный.
— Хотите чаю? — вежливо спросил Уктабия, усаживаясь в мягкое кресло внутри космолёта.
— Нет, спасибо, — сказала я, и тут же спохватилась, (ведь мне надо было его очаровывать!) — ой, то есть налейте, пожалуйста.
— Так вам нужен чай или нет? Вы знаете, чего хотите? — спросил Уктабия.
И ведь как-то насмешливо спросил.
— Нет, — сказала я.
— Очень хорошо, что вы это понимаете.
Уктабия, как будто, говорил уже вовсе не о чае. Я, внезапно, застыдилась — и не зря. Потому что Уктабия начал говорить мне правду.
— Мне неловко говорить об этом с такой молодой и привлекательной девушкой, как вы, но сдаётся мне, что ваша мачеха задумала выдать вас замуж. За меня, — сказал мне Уктабия.
Если бы я могла провалиться сквозь землю, я бы это сделала, но как вы понимаете, такой волшебной способностью я не обладала, да и не было подо мной земли, только днище космолёта, и бесконечный космос.
— Я давно уже не хожу по балам, — безжалостно продолжал Уктабия, — но от концертов я пока не отказался. Тем более, что пою я только в своём музыкальном кружке. И тут вдруг ваша мачеха требует, что бы вы непременно пели на нашем отчётном концерте, хотя ни вы ни она наш кружок никогда не посещали. Я бы мог ещё решить, что вы ловите кого-то другого, но, после этого ваша мачеха изобразила больную, и потребовала, чтобы я вас проводил. Вы не первые, кто пытается меня завлечь, барышня Уителл. Я хорошо знаю все эти уловки. И это заставляет меня тревожиться. Только не за себя я тревожусь, барышня Уителл, вовсе нет. Я себя знаю. Я женюсь тогда, когда буду этого хотеть и тогда, когда буду к этому готов. Я тревожусь за вас. Поэтому, я ещё раз спрашиваю, вы понимаете, чего хотите?