Он терялся в догадках. Потенциал тяготения на шкале
гравиметра уже превышал все известные ему величины: силу притяжения Солнца, Альфы Эридана, рядовых инфракрасных звезд, пылевых сгущений. Руссов продолжал перебирать записи Варена, хотя внимательно изучил их при составлении программы; подсознательное чувство заставляло его что-то искать. Внезапно - это было словно наитие - он вспомнил слова, которые Варен еще в пути к Альфе Эридана сказал в ответ на замечание или вопрос второго штурмана Марио: "Да, да... на одиннадцатом парсеке обратного маршрута... если сделать поворот на 32 градуса по направлению к южному галактическому полюсу... через три парсека встретится потухший белый карлик Цвикки..." Капли холодного пота выступили у него на лбу. "Что это еще за белый карлик Цвикки?.." Он никогда не слышал о такой звезде. На курсовой диаграмме ее не было. Тогда он включил памятную электронную машину и стал просматривать астрономические каталоги, но и здесь не нашел упоминания о загадочной звезде. Страх и неизвестность заставили его снова включить тормозные двигатели. Под их громовой гул он опять начал утомительные поиски, чувствуя, что, если не найдет разгадки странного поведения "Паллады", - гибель неизбежна.
Удар гонга пронизал его, точно электрический ток. Он нервно обернулся к пульту: это еще раз автоматически включился робот, повышающий напряжение антитяготения. На экране памятной машины плыли уже последние записи научных сообщений и заметок, сделанных Вареном перед самым стартом "Паллады", как об этом говорили значки на полях. Вот он наткнулся на информацию Высшего Совета по освоению космоса. Сухие строчки записи сразу разрубили весь узел загадок и неясностей. "Звезда Цвикки, писал Варен, - это закончивший свой жизненный путь сверхкарлик, невидимый в пространстве... сила тяготения немногим меньше, чем у звезд, останавливающих лучеиспускание. Сообщение о потухшем сверхкарлике получено из Совета за два часа до отлета... Однако нас эта звезда не интересует, так как лежит в стороне, в четырех парсеках по направлению к южному полюсу Галактики. Ее координаты..."
Сверившись по звездной карте курсографа и отметив кружочком местоположение страшного потухшего светила, Руссов упал в кресло. Глаза его расширились от ужаса и отчаяния... Он понял, что неточно проложил маршрут, нацелив корабль не на Солнце, а чуть в сторону. Он мучительно вспоминал, где, на каком этапе программирования мог допустить ошибку, но вскоре отказался от этой затеи, сознавая, что для обнаружения ошибки необходимо заново проверять все расчеты и вычисления. На это уйдет целый год. Теперь собственное положение открылось ему во всей своей пугающей простоте: не к Солнцу мчится "Паллада", а прямо в инертный океан гравитации, выплыть из которого никому еще на удавалось...
Однако его отчаяние длилось не больше минуты, ибо надо было действовать. И он знал теперь, что делать. Бороться до последнего эрга энергии, до последнего грамма топлива в корабле! И странное дело: когда он принял решение, он почувствовал облегчение. Не было ни страха, ни растерянности. Только холодное мужество борца, идущего на гибель. Твердой рукой он взялся за аварийные рычаги. Скорость "Паллады" между тем упала настолько, что можно было сделать поворот на несколько румбов, не рискуя разрушить корабль. Он посмотрел на шкалы указателей расхода энергии и включил радиоквантовые генераторы на восемь десятых полного режима генерации. Одновременно с этим тангенциальные двигатели, работая на пределе, повернули корабль на тридцать градусов к востоку. Содрогаясь и вибрируя, "Паллада" начала титаническую борьбу с косной силой тяготения...
Двести сорок два часа, ни на секунду не утихая, двигатели извергали в пространство биллионы киловатт энергии, но скорость корабля продолжала медленно падать. Это могло означать лишь одно: сверхкарлик Цвикки прочно держал жертву в своих объятиях. Словно миллиарды чудовищных по силе рук медленно медленно, но уверенно увлекали корабль в пучины безмолвия и мрака - туда, где материя, побежденная энтропией, обрекала себя на бездействие в течение длинного ряда галактических веков. Гравиметр давно умолк в тщетной попытке зарегистрировать силу тяготения, которая в десятки раз превосходила все, что предусматривали конструкторы. Руссов не отходил от пульта; он оглох от воя приборов, ослеп от непрерывного мигания лампочек и индикаторов; он метался у пульта, то и дело отключая роботы и автоматы, по сигналам неведомых приборов приводящие в действие те или иные системы корабля. Сейчас требовалось только одно: ни на секунду не ослаблять энергетический вихрь, удерживающий "Палладу" на краю гравитационной бездны.
Лишенный отдыха, Руссов почернел и осунулся, ему некогда было как следует поесть; он торопливо проглатывал то, что удавалось найти в ящичке пилота; он боялся заснуть более чем на два-три часа. К исходу двенадцатых суток он настолько ослабел, что почти равнодушно воспринял сообщение расходомера топлива о том, что в корабле осталось всего сорок процентов первоначального запаса энергии. "Когда стрелка покажет ноль процентов, я, наконец, отдохну..." - вяло подумал Руссов. Его охватило тупое безразличие отчаяния, он страшно устал и почти с радостью прислушивался к коварному голосу энтропии: она звала его в мрачные океаны вечного небытия. Он закрыл глаза и бессильно сидел в кресле пилота, опустив руки. В таком положении он оставался долгие минуты, пока корабль изнемогал в борьбе с притяжением сверхкарлика.
Но вот где-то в глубине памяти возникло видение: "спящие" в анабиозе товарищи, которые ждут от него помощи; яркие картины родной Земли, деятельной и счастливой жизни людей, тружеников и его братьев. Они продолжают бесконечно совершенствовать Царство Свободы, скачок в которое начали совершать еще в дни его далекой юности, в дни, когда "Циолковский" уходил к Альфе Центавра. Он почти наяву увидел Светлану, услышал ее грудной голос.
Руссов с усилием поднял отяжелевшую голову. "Надо бороться до конца... до последнего эрга", - прошептал он, включая главный двигатель на полную мощность и стараясь не смотреть на шкалы расходомеров топлива.
Счетчик Времени равнодушно отбил еще двадцать восемь часов собственного времени ракеты. Оставалось тридцать пять часов собственного времени ракеты. Оставалось тридцать пять процентов энергии... двадцать шесть... "Паллады", содрогаясь, раскачивалась в черном пространстве. На экранах обзора бесстрастно полыхали какие-то причудливые сияния. Он понял, что это означает: пространство, смятое чудовищным тяготением сверхкарлика, почти замыкалось само в себя, неузнаваемо искажая ход лучей света от далеких светил: звезды с холодным равнодушием взирали на песчинку, барахтавшуюся в могучих объятиях космоса. Одиннадцать процентов от исходного запаса топлива!.. Внезапно он заметил, что стрелка указателя скорости корабля стоит на месте! Это могло означать только одно: реактивная тяга "Паллады", в течение четырнадцати суток израсходовавшей три четверти своих гигантских энергетических запасов, уравновесила, наконец, невообразимое тяготение звезды Цвикки, которая так и не показала свой страшный лик на экранах обзора. Корабль мучительно вибрировал в гибельном равновесии. Его двигатели не могли ни на грамм увеличить силу своей тяги они давно уже работали на опасном пределе, а сверхкарлик уже не мог ничего прибавить к силе порожденного им колосса гравитации. Руссов в отчаянии посмотрел на белый диск регулятора мощности радиоквантовой генерации: он был выведен до отказа. Сознание неотвратимости скорой гибели астролета исторгло у Руссова крик ярости и бессилия. Он уже ни на что не надеялся, даже на чудо. И вдруг пришла робкая мысль: "Стартовые двигатели!.. Два миллиона тонн дополнительной тяги!" Руссов рванул диски включения стартовых двигателей, ясно сознавая, что, расходуя стартовое, а, следовательно, и посадочное топливо, лишается возможности посадить впоследствии корабль на Землю или другую планету солнечной системы...