— Разве? — удивилась его проницательности Шанфэй. — Нет, вроде как не было поводов для печали. Знаешь, эта наша с тобой связь, эта возможность в любую минуту проникать сквозь время и пространство и видеть друг друга, чувствовать все, точно это ты сам... иногда мне становится страшно.
— Почему? Хотя если есть нечто, что ты скрываешь от меня...
— Нет! — всплеснула руками Шанфэй. — Конечно же, нет! Как ты мог подумать такое? Я делюсь с тобой абсолютно всем и уверена, что это взаимно, просто, согласись, могут возникнуть ситуации, досадные недоразумения, и тогда сомнения поселятся в наших сердцах.
— В моем уже поселились, — нахмурился Рэйтану. — Поэтому не обманывай меня дальше, ведь я отчётливо прочувствовал твоё состояние в тот вечер. Я до сих пор помню эту невероятную тоску и печаль, почти граничившую с отчаянием. В чем дело, Шанфэй?
— Гибель моей семьи, всего клана... — начала оправдываться Шанфэй, но Рэйтану прервал ее:
— Нет, это никак не связано с твоей семьёй и их гибелью. Это что-то другое... И, признаться, я никогда ещё так ничего не боялся, как боюсь сейчас услышать твой ответ.
Шанфэй стало холодно. Она постаралась спрятать взгляд в цветах, которые поливала, прохаживаясь по открытой террасе возле дома, но скрыть что-либо от Рэйтану было бы невозможно, и тогда она решилась сказать правду, пока он не выяснил это самостоятельно. Судя по его настороженному выражению лица, он был на грани того, чтобы прибегнуть к усилиям и, сломив ее волю, ворваться в ее разум полностью, уже не церемонясь и не спрашивая разрешения.
— Мне стали сниться странные сны... — тихо произнесла она, испуганно подняв на него глаза.
Он сидел в кресле достаточно расслабленно, но, услышав это, почему-то вцепился в подлокотники, точно кресло было готово взмыть в воздух.
— Я заметил, ты стала много спать. Сначала я подумал, что тебе нездоровится и что наша прошлогодняя прогулка по заповедникам Гейхины, вероятно, не совсем пошла на пользу, но и по прошествии нескольких месяцев ты все ещё прибегаешь к этому нелепому лекарству, ты продолжаешь засыпать по вечерам... А неделю назад я зашёл в спальню и увидел, как ты металась во сне, ты плакала и стонала. Мне пришлось разбудить тебя, и тогда ты солгала мне, сказав, что вновь видела погибших родственников. Теперь скажи мне всю правду: что именно тебе снится? Куда, в какие глубины ты уходишь от меня, почему ты предпочитаешь ложь откровенности?
Шанфэй подошла ближе и опустилась на пол террасы, обхватив колени Рэйтану.
— Прости меня, — с надеждой заглянув ему в лицо, попросила она, — просто я не помню, что именно видела. Сначала мне действительно являлись мои усопшие родственники, но потом... там есть кто-то ещё. Кто-то и знакомый, и совершенно незнакомый одновременно. Он зовёт меня. Нет, не по имени, а как-то иначе. Но я точно знаю, что обращается он ко мне. Он просит меня о чем-то...
— Вот, значит, как... — стал мрачнее тучи Рэйтану. — А этот «кто-то» тебе приятен?
— Э... — стушевалась Шанфэй, но, спохватившись, тотчас воскликнула: — Что?! При чем здесь это?!
— Тогда почему тебя стали так раздражать мои ласки? Почему каждый раз, когда я целую тебя, ты прячешь своё лицо в моей шее и спрашиваешь, не устал ли я от поцелуев? С чего бы это вдруг? Вместо того, чтобы провести время со мной, ты теперь отправляешься спать, плотно прикрыв за собой двери комнаты. Я хочу знать, что происходит между нами, что происходит конкретно с тобой!
— Между нами всё остаётся по-прежнему, — поднялась на ноги Шанфэй. — Просто есть в этих снах нечто, что тайно вкралось в мою душу, вонзилось в меня горькой стрелой, и я сама не могу разобраться, в чем дело, а ты пытаешь меня, уже вовсю подозревая! Так нельзя, Рэйтану, ты ужасно давишь на меня. Пройдёт время, и я, разобравшись, все расскажу тебе, но не сейчас.
Рэйтану поднялся с кресла и собрался было что-то ответить, но передумал, отметив про себя, что Шанфэй, возможно, в чем-то права. Требовать от неё объяснений, когда она сама ещё не разобралась в себе, было бы не просто неразумно, но и походило бы на тиранию. Вспыхнувший гнев постепенно растаял, и он уже примирительно предложил: