— Не-е-ет! — потянула девчушка. — Только сапоги похожи.
— Такой дяденька, как тут? — показал Пеэтер на картинке старика, ловящего золотую рыбку.
— Нет! — девчушка покачала головой. — Похож только нос... И уши тоже.
— Тогда, может быть, как тут? — отыскал Пеэтер картинку, на которой крестьянин шагал рядом с длинной телегой, везущей бревна.
— Не-ет! — Девчушка замахала руками. — Вовсе не такой. Только шляпа такая.
Тихонечко насвистывая, Пеэтер достал из кармана нож с тремя лезвиями и маленькими ножницами. Раскрыв ножницы, он вырезал из первой картинки сапоги, из второй нос пуговкой и уши, из третьей худую фигуру и шляпу с обвислыми полями. Так получился четвертый дяденька.
— Точно! — воскликнула девчушка с косичками-рожками. — Точно такой он и был!
— Теперь мы знаем, как выглядел конокрад, — сказал Пеэтер удовлетворенно. — Это облегчит его поиски.
Он даже и предположить не мог, что совершенно самостоятельно изобрел способ, с помощью которого полиции всего мира делают портреты тех, чьи фотографии неоткуда взять. Знай это, он возгордился бы еще больше.
СБРУЯ, ДУГА И ТЕЛЕГА
Посреди напоминающего крепость двора с высоким забором и мощными воротами горел маленький костер. Из здоровенного чугунного котла над костром поднимался пар. Сдвинув шляпу с обвислыми полями на затылок, ходил вокруг костра мужичонка с хитрыми глазами и ворчал:
— Пять тюбиков краски! Эта Лотта жадина. Разве хватит пяти тюбиков краски на целую лошадь? Эдуард-то знает уж по одному запаху, что должно быть дважды по пяти тюбиков.
Теперь десять тюбиков краски для шерсти было выдавлено в котел. Эдуард сунул палец в горячую воду с разведенной краской, поглядел на палец, повернувшись к свету и удовлетворенно кивнул:
— Я же сказал! Точно, как у старухи Меэри.
Старая Меэри, сломленная тяжкой болезнью, уснула вечным сном. Новая лошадь должна была занять место Меэри между оглоблями. Но ее нужно было приготовить к этому. Привязанная за узду к забору серая в яблоках лошадь смотрела на действия Эдуарда с растерянностью, но деловитого Эдуарда ничто не смущало.
— Если в паспорте отмечено, что ты гнедая, то серой ты быть не можешь, — говорил Эдуард новой лошади. — Не бойся, Эдуард сделает тебя еще более гнедой, чем была эта околевшая Меэри.
И тут он сказал правду. Десять тюбиков краски для шерсти сделали свое дело. Вскоре во дворе, похожем на крепость, стояла гнедая лошадь. Ее ляжки и бока были, правда, несколько пятнистыми, а грива вместо коричневой была черной, как уголь, но Эдуарда это не смущало.
— Пусть спросят теперь у Эдуарда, куда подевалась серая лошадь, — посмеивался мастер-красильщик. - Эдуард скажет: «И в глаза не видел. У Эдуарда все та же старая Меэри, это и слепому ясно».
Насвистывая, любовался хитроглазый Эдуард делом рук своих. Затем скользнул взглядом по напоминающему крепость двору. Здесь были двери, за которыми стояла черная «Волга» хозяина Эдуарда, и двери, которые скрывали красный «Москвич» хозяйки Лотты, и дверь, через которую до сих пор входила-выходила гнедая кобыла Меэри. Все они были красивыми крепкими дверьми, но сейчас Эдуарду было не до них. Сейчас Эдуарду нужна была сбруя, а сбруя висела под стрехой.
Альфа с изумлением смотрела на странную сетку, которую накинули на нее через голову. Таких украшений на шее носить раньше ей никогда не доводилось. Еще более удивительным было то, что ее заставили попятиться и встать между оглоблями. Но поскольку характер у нее был спокойный, она сделала и это.
— Прекрасно, прекрасно, — хвалил хитроглазый хозяин. — Теперь разок заржи на пробу.
Альфа в изумлении затрясла головой. Она не понимала, чего от нее хотят. За всю свою долгую жизнь она никогда не ржала по приказу.
— Подай маленько голос, — требовал Эдуард. — Один маленький знак, чтобы окна открылись.
Альфа вопросительно шевелила ушами. — Разок и-г-га-га-а! — подсказывал Эдуард. — Иг-га-гаа, и ничего больше!
Альфа по-прежнему не раскрывала рта.
Во двор вышла толстая женщина в цветастом халате.
— Вишь, Лотта, — пожаловался Эдуард. — Новая Меэри не хочет ржать. Ой, ой, теперь только я понял, чего лишился. Старая Меэри была просто мастером ржать. Стоило ей подать голос, даже мертвые воскресали. Ну, попробуем еще разок: иг-г-г-га-га-а!
Альфа стояла между оглобель немая, как столб. Она умела прыгать через барьеры и стенки, через канавы и заборы. Она умела гордо галопировать и плавно рысить. Она умела все, что должны уметь верховые лошади, и много такого, чего они могут и не уметь. Но ржать по приказу она не умела.
— Бедный Эдуард, — причитал мужичонка с хитрыми глазами. Теперь и ты лишишься голоса. Долго ли ты в силах ржать за лошадь!
Но на самом деле он не огорчался. На самом деле Эдуард был очень доволен собой и новой лошадью.
— Дела делаются постепенно, — сказал Эдуард лошади.
Вскоре Эдуард снова принялся насвистывать и принялся носить узлы с мисками и глиняными свистульками в телегу.
Вторичное сырье ожидало заготовщика.
ПРЫЖОК ЧЕРЕЗ ТЕЛЕГУ
Уже четвертый день искали ребятишки Ягодной деревни похищенную лошадь. Они обшарили все закоулки дворов в округе, караулили у живых изгородей и заборов, но нигде не было ни малейших признаков существования серой в яблоках лошади.
Затем маленькие друзья Альфы решили попробовать разыскать пожилого дяденьку с носом-пуговкой, в рыбацких сапогах и старой шляпе с обвисшими нолями. Чтобы помочь сыщикам, лучший друг Михкеля Пеэтер прикрепил картинку с таким мужчиной на стене дома с башенкой. Но никому не удалось найти похожего на него дяденьку, хотя даже базарную площадь в Ягодной деревне они прочесывали по нескольку раз в день. Если у дяденьки была шляпа с обвислыми полями, то не было рыбацких сапог. Если у него были сапоги, не было нужной шляпы. Когда же удалось обнаружить такого, у которого были и похожие сапоги и шляпа, оказалось, что нос у него не пуговкой.
Постоянные неудачи портят настроение в любом деле. С каждым днем участников поисков оставалось все меньше. Ребятишки с улиц Малой Голубичной, Большой Терновой и Рябинового туника снова вывели свои велосипеды на тротуары. Мальчишки вытащили пластмассовый пулемет из кустов. В ящиках с песком снова началось изготовление пирожных. Маленькие детишки начали уже забывать, что всего несколько дней назад они могли гладить настоящую лошадь. А когда они вспоминали об этом, им казалось, что то была сказка. Только Михкель ни на миг не забывал об Альфе. И также не забывал ее Ромео.
— Не могла же наша Альфа провалиться сквозь землю, — говорил Михкель большому черному псу. — Если здесь, в Ягодной деревне, ее нет, значит, просто надо искать ее подальше, в каком-нибудь другом районе города. И пусть меня переименуют в Милу, если я перестану искать ее.
Услышав эти слова, Ромео сунул свой мокрый нос в ладонь Михкеля. Чух-чух-чух — Ромео обмахивал хвостом собственные бока. Потом взвизгнул и слегка оскалился. И уж Михкель знал, что хотел сказать нес.
— Я понял. — Михкель потрепал друга по мохнатой шее. — Если ты отступишь, пусть тебя зовут не Ромео, а Рохля.
«Самое важное — последовательность», — сказал Михкелю отец два года назад, когда впервые посадил сына в седло. Теперь была самая пора вспомнить об этом поучекии. Сунув план города в карман, Михкель расхаживал по незнакомым улицам. Солнце палило. Ветер нес навстречу густые запахи. В его теплых порывах Михкель улавливал лишь запахи плавящегося асфальта, бензина и отработанного машинного масла, но он знал, что нос, Ромео более чувствителен. По правде говоря, все надежды он возлагал на хороший нюх Ромео. Едва ли можно было надеяться, что они встретят Альфу. Зато они могли наткнуться на ее следы. Невидимые глазом следы, запах которых доступен лишь носу Ромео.