Теперь председатель отгадал это.
— Живое существо, — сказал председатель, — лучшее, что может быть. И что касается меня, то я не знаю ни одного животного, которое так годилось бы в друзья детям, как красивая, умная и верная лошадь.
Но тут взгляд председателя неожиданно упал на Ромео, который совсем опечалился. Председатель понял, что допустил сейчас небольшую бестактность, и сразу же поправился:
— Конечно, не говоря уже о красивой, умной и верной собаке.
Михкель гладил гриву Альфы. Он представлял себе, как Альфа лежит на пахучей траве. Он видел ее хватающей зубами пучки клевера и отгоняющей: хвостом мух. Пестрящая цветами поляна залита золотым солнечным светом. И в обоих глазах Альфы сверкает но маленькому солнцу. Потом он представил ее в окружении детишек...
— Так что же, ударим по рукам? — услышал Михкель голос председателя. — Сперва одна лошадь и маленькие наездники, а потом, глядишь, несколько лошадей и взрослые наездники. Пожалуй, верховая езда — самый лучший спорт для деревенского жителя.
Михкель глядел на Альфу, Альфа — на Михкеля. Ромео на обоих по очереди. Эндрик ни на кого не смотрел. Он увидел на кочке у канавы осоку блошиную.
— Ладно! — Михкель глубоко вздохнул. — Ударим по рукам, если вы готовы принять одно условие.
Михкеля тяготили угрызения совести. Нелегко изо дня в день чувствовать себя конокрадом. Хотя директор школы верховой езды вроде бы и желал, чтобы Альфу похитили, Михкель не был уверен, что он действительно хотел этого всерьез. Ведь сказал же он Михкелю, что Альфа как бы школьное имущество и она числится за школой. Поэтому Михкель хотел, чтобы Альфу незаметно, под покровом ночи отвезли обратно в школу верховой езды, а утром председатель смог бы, как полагается, договориться с директором школы о передаче лошади колхозу.
Теперь остается рассказать совсем немного.
Поздно вечером, когда ночь опустилась на леса, луга и поля, в город поехал колхозный грузовик с высокими дощатыми бортами. На сей раз высокие борта кузова были действительно нужны. Все трое пассажиров кузова грубо нарушали тот пункт правил дорожного движения, который водитель написал на стенке кабины:
ЕХАТЬ В КУЗОВЕ СТОЯ — ВОСПРЕЩАЕТСЯ!
Но Альфа никогда и не садилась. Она и не умела сидеть. Никто не научил ее этому. Поэтому Михкель и Ромео тоже ехали стоя — за компанию. Старший брат Эндрик сидел в кабине с водителем.
Одной рукой Михкель обнимал лошадь за шею.
— Какое-нибудь из окошек школьной конюшни наверняка открыто, — говорил Михкель Альфе на ухо. — И уж я тебе дверь открою. Ни о чем не беспокойся. Все будет хорошо, можешь мне поверить.
И Альфа верила. В подтверждение тому она терлась лбом о грудь Михкеля. Конечно, есть сомневающиеся, которые не верят, что лошади понимают человеческую речь. Михкель не принадлежал к их числу. Он говорил с Альфой всю дорогу. Но что он говорил, другим знать не требуется.
Конечно же, все произошло так, как и было запланировано. Когда директор школы верховой езды пришел утром во вторник на работу, председатель колхоза «Карумяэ» уже ждал его.
С первых же слов председатель нашел поддержку у директора.
— Нет ничего лучше для ребенка, чем дружба с домашними животными, — сказал председатель.
— Безусловно. Это ясно, — поддержал директор.
— Рядом с хорошей лошадью не может вырасти плохого ребенка.
— И я думаю точно также, — согласился директор.
Но как только председатель завел речь о приобретении колхозом верховой лошади, директор перестал поддакивать и принялся вздыхать.
— Ох, ну что вам стоило приехать с этим разговором немного раньше, — сокрушался директор, — Что вы делали недели две назад? Где вы тогда были?
— Две недели назад мы сеяли, — сказал председатель. — А во время посевной даже высморкаться некогда бывает, не говоря уже о том, чтобы искать верховую лошадь для детишек.
— Так-то оно так, — согласился директор. — Только теперь у нас нет больше лошади, которую мы могли бы отдать. Пойдемте, я покажу вам наших лошадей, сами увидите.
Директор открыл дверь, ведущую в конюшню. Заслышав шаги, лошади поднимали головы. Черный жеребец поколебался было, но любопытство взяло все же верх. Он осторожно поднял ноги на корытце с овсом, чтобы лучше разглядеть, кто пришел.
— На этих тут тренируются пятиборцы, — объяснил директор. — На тех, там, троеборцы. Здесь стипль-чезные лошади, там лошади для выездки
— А за этой дверью? — поинтересовался председатель.
— Ох, там никого нет, — сказал директор. — Там манеж. Совсем пустой. — И директор распахнул похожую на ворота дверь в манеж.
В следующий миг он усиленно заморгал.
— Очки подводят, — сказал директор. — Видать, соринки налипли. — Директор снял очки в роговой оправе и принялся старательно протирать их стекла.
Но когда он вновь надел чистые уже очки, то ясно увидел хорошо знакомую, серую в яблоках верховую лошадь. Она стояла возле двери манежа, конец повода был привязан к кольцу в стене. Приподняв верхнюю губу, лошадь приветствовала директора широкой лошадиной улыбкой.
— Если это не обман зрения, то, очевидно, сон, — пробормотал изумленный директор и схватил сам себя за руку. — Лучший способ прогнать сон — легонько ущипнуть себя. — И он ущипнул себя раз и другой. Но серебристая длинноногая лошадь не исчезла. Напротив, она даже заржала.
Теперь директор уже не сомневался, что в манеже стоит их старая Альфа, которая так же таинственно вернулась, как и исчезла. Директор быстро схватил председателя за локоть и торопливо заговорил:
— Я прежде ошибался. Вы приехали как раз вовремя. Похоже, у нас действительно есть одна лишняя лошадь, которая вам подходит.
Уже и впрямь остается рассказать самую малость.
В то время, пока в бухгалтерии оформляли списание и передачу лошади колхозу, школа верховой езды прощалась с Альфой. Конюх медленно провел Альфу мимо стойл, а гнедые, каурые, пегие и чалые пофыркивали, топали и тихонько ржали, приветствуя ее.
Но прощание в школе верховой езды не шло ни в какое сравнение с проводами, которые устроили Альфе в Ягодной деревне. Когда грузовик приехал туда, детишки Ягодной деревни стояли по обеим сторонам улицы, махая совочками для песка и флажками. Маленькие мальчишки салютовали своими ружьями и автоматами, а маленькие девочки поднимали своих кукол высоко над головой, чтобы они могли посмотреть, как выглядит лошадь.
Подъехав к дому с башенкой, на котором красовалась табличка: «УЛ. МОЖЖЕВЕЛИНОВЛЯ, 10», грузовик свернул в знакомый нам двор. Лучший друг Михкеля Пеэтер подал знак, и собравшиеся возле колодца дети запели известную всем прощальную песню.
Заслышав первые же слова, Ромео поднял голову и, уставив нос в небо, заскулил. Но никто не рассердился на него за это. Дети понимали, что Ромео просто подпевает им по-своему.
Все жители дома с башенкой вышли во двор. Водителю грузовика пришлось приставить к кузову стремянку, чтобы каждый мог на прощание похлопать Альфу по шее. Первой взобралась в кузов бабушка Михкеля и дала Альфе свой прощальный подарок — испеченный из тминного теста хрустящий хлебец.
Донна Анна на сей раз принесла ветку сирени, чтобы воткнуть за ремешок уздечки возле самой челки — это напоминало давние времена, когда модницы втыкали в прическу цветок.
— Ах, как мы прекрасно с тобой работали! — сказала Донна Анна и пролила слезу. — Косилка тартуского завода просто нуль по сравнению с лошадиными зубами.
Михкель был единственным, кто не полез в кузов прощаться. Он стоял у колодца, опершись спиной о прохладную трубу насоса, а на лице его была теперь такая странная неуловимая улыбка, какая бывает иногда у людей, борющихся со слезами.
Ведь даже тогда, когда все хорошо кончается, разлука остается разлукой.