Подойдя к двери, стучать не стал. Просто открыл и тут же увидел психотерапевта, который стоял у окна, насыпая в кружку кофе из банки. Он обернулся и удивлённо приподнял брови.
— Прошу прощения, вы, наверное, ошиблись, — проговорил он. — Здесь кабинет психотерапевта.
— Знаю, — ответил я, входя и закрывая за собой дверь. — Мне как раз нужны вы, Александр Григорьевич.
Чуть подумав, психотерапевт положил ложечку на блюдце и направился ко мне.
— Мы с вами уже общались?
— Нет. Но мне вас рекомендовали.
Вьюжин развёл руками.
— Боюсь, я принимаю только по записи. Сейчас у меня небольшой перерыв, но скоро придёт пациент. Давайте договоримся о встрече в другой день. Если хотите, я посмотрю график.
— Будьте так любезны.
Вьюжин направился к столу и склонился над ним, открыв ежедневник. Я тоже подошёл.
— Простите, что вторгся вот так, без звонка.
— О, ничего страшного, — качнул он головой, не поднимая глаз. — Вы меня нисколько не обременили. Вот есть окошко на послезавтра в…
Я вонзил ему в шею иглу шприца и немедленно ввёл тщательно отмеренную дозу снотворного. Психотерапевт только ойкнуть успел и покачнуться. Я не дал ему рухнуть на пол — усадил в кресло на колёсиках. Снадобье будет действовать минимум сорок минут. Этого должно хватить, чтобы побеседовать с Евгенией Шмидт.
— Василиса!
Фамильяр материализовался на столе.
— И что ты с ним собираешься делать? — облизнулась лягушка, плотоядно уставившись на Вьюжина.
— Подбери слюни, — велел я строго. — Это не для тебя.
— Какое разочарование. Ты всё время обещаешь меня покормить, но держишь впроголодь. Я мне нужно качаться. Это и в твоих интересах, между прочим!
— Знаю. Ты об этом всё время напоминаешь.
— И не просто так!
— Давай сейчас не будем, а! У меня мало времени.
— Ладно, — сварливо буркнула Василиса. — Чего надо-то?
— Бери этого субчика в Карман, перетащи к нему домой и там оставь. И смотри, чтобы не помер!
— Ну, класс! Я тебе теперь ещё и таксист, что ли⁈
— Ты давай не ерепенься! — отчеканил я строго. — Сказал же: времени мало.
— Не так это быстро, как тебе кажется. Он наверняка загнётся, пока будет в Кармане.
— Я об этом подумал, — с этими словами я вытащил из своего Кармана большой целлофановый мешок на молнии для упаковки шуб на лето и баллон сжатого воздуха.
— Ха! — поразилась Василиса. — Неплохо! В принципе, может сработать. Ладно, давай его паковать.
Спустя несколько минут психотерапевт отправился в подпространство, и фамильяр исчез. А ещё через несколько секунд раздался стук в дверь.
— Да-да, входите! — отозвался я.
В кабинет заглянул рослый охранник.
— Привет, док, — кивнул он. — Не против, если я осмотрюсь?
— Чувствуйте себя свободно.
— Спасибо.
Он вошёл и сразу же направился в ванную. Убедившись, что там никого нет, бросил взгляд за штору, посмотрел под столом и кивнул мне.
— Всё в порядке.
Как только он вышел, порог переступила Евгения Шмидт. На ней была золотая маска.
— Добрый день, Александр Григорьевич, — проговорила она.
— Моё почтение, госпожа Шмидт. Прошу, садитесь.
Девушка опустилась в кресло, а я устроился перед ней, прихватив блокнот Вьюжина.
— Консьерж сказал, у вас посетитель, — проговорила Евгения.
Я приподнял брови.
— У меня?
— Ну, да. Здесь есть второй выход?
— Нет, конечно. Иначе об этом знала бы ваша охрана, верно?
Девушка пожала плечами.
— Наверное, ошибся.
— Скорее всего. Он уже не молод.
— Это точно, — Евгения нервно поправила складки на юбке. Её глаза в прорезях маски выжидающе уставились на меня. — Начнём?
— Разумеется, — я включил режим тишины, чтобы никто не мог нас услышать. Разговор предстоял самый конфиденциальный из всех, что велись в этой комнате. — Давайте поговорим о вашем отце.
Девушка усмехнулась.
— Мы только о нём в последнее время и разговариваем.
— Не просто так. Он возложил на вас обязанности, совершенно не подходящие дочери аристократа.
— Это не новость, — снова пожала плечами Евгения.
— Нет, конечно. Как и то, что ваш отец не ценит то, что вы делаете для семьи и клана. Но я хочу спросить вот, о чём. Вы вините его за то, что с вами случилось?
Евгения застыла, не сводя с меня взгляда.
— Виню ли я его за то, что моё лицо навсегда изуродовано? — медленно переспросила она изменившимся тоном. — Вы же знаете, что…
— Нет, не за это, — покачал я головой.
— Тогда что вы имеете в виду, Александр Григорьевич?
— Я спрашиваю, держите ли вы на него обиду за то, что он ничего не сделал, чтобы наказать виновного.