All Flesh is Grass [Роковая кукла, параллельный перевод]

(И как вы поживаете/ живете?) — спросил я.

Он указал на деревянную шкатулку, стоящую на столике.

He gestured at the wooden box upon the table.

“It is all there,” he said. “The bare beginning of it. It has taken long, but it is a task I never tire of. It will take much longer to finish it, if I ever finish it.
— Все, что мне необходимо — здесь, — ответил Найт. — Пусть это только начало. Намеченная мною работа займет много времени, но я от нее никогда не устаю. Нужно сделать вдесятеро больше, чтобы завершить ее, если это вообще возможно.

Although that is silly of me to say, for I have all the time there is. Others may paint, still others compose music, others play it. Or many other things, of which I had never heard before.
Хотя об этом глупо говорить, так как в моем распоряжении неограниченное время. Некоторые из здешних обитателей увлекаются живописью, другие сочиняют музыку, третьи ее исполняют. Некоторые занимаются вещами, о которых я раньше не имел никакого представления.

One of my near neighbors, a most peculiar creature if I may say so, is making up a most complicated game, played with many sets of pieces and many different counters on a board that is three dimensional and, at times, I suspect it may be four, and.. .”
Один из моих соседей — весьма оригинальное существо, если его можно так назвать, — играет в очень сложную игру с разными наборами фигур и шишек на доске, размещенной в трех измерениях. Иногда мне кажется, что даже в четырех и...

“Stop it!” Sara cried. “Stop it! You need not explain yourself to us.”
— Не надо! — закричала Сара. — Пожалуйста, прекратите. Не нужно все это нам объяснять.

She shriveled me with a look.
Она пронзила меня презрительным взглядом.

“I do not mind,” said Lawrence Arlen Knight. “In fact, I think I may enjoy it. There is so much to tell, so much that is so wondrous.
— Меня это не обижает, — сказал Лоуренс Арлен Найт. — В действительности, мне это даже нравится. Я хочу столько всего рассказать вам, что ваше любопытство может меня только радовать.

I can quite understand how someone coming here might be puzzled and might have many questions,he would want to ask. It is a difficult thing to absorb.”
Мне вполне понятно, что для вас, только что пришедших сюда, все кажется удивительным и вызывает много вопросов. Сразу просто невозможно все переварить.

“Mike,” said Hoot.
— Майк, — свистящим шепотом позвал меня Свистун.

“Hush,” said Sara.
— Тихо, — прервала его Сара.

“Difficult,” said Knight. “Yes, very difficult. Hard to understand that here time stands still and that except for the going and the coming of the light, which fools us into measuring time into artificial days, there is no such thing as time.
— Ведь это трудно, — продолжал говорить Найт, — очень трудно осознать, что здесь время неподвижно, и, если бы не смена дня и ночи, которая порождает обманчивую иллюзию его течения, было бы легко понять, что времени просто не существует.

To realize that yesterday is one with today and that tomorrow is, as well, one with yesterday, that one walks in an unchanging lake of foreverness and that there is no change, that here one can escape the tyranny of time and.. .”
Надо привыкнуть к тому, что вчера — это то же, что сегодня, а завтра — это одно целое с вчерашним днем. Каждый окунается в бездонную пучину вечности, неподвластную переменам. Здесь можно выйти из-под тирании времени...

Hoot honked loudly at me: “Mike!”
Свистун громко прогудел:

— Майк!

Sara came to her feet and so did I and as I rose, the place changed-the place and man.
Сара поднялась, одновременно с ней встал я, и пока я поднимался, все на глазах переменилось — и комната, и человек.

I stood in a hovel with a broken roof and dirt floor. The chairs were rickety and the table, lacking one leg, was propped against the wall. On it stood the wooden box and the litter of papers.
Теперь я находился в лачуге с прогнившей крышей и грязным полом. Кругом стояли расшатанные стулья, а стол без одной ножки был прислонен краем к стене. На нем стоял деревянный ящик и лежала пачка бумаги.

“It is beyond human experience,” said Knight. “It is, indeed, beyond human imagination. I sometimes wonder if someone in some distant age, by some process which I cannot even begin to understand, caught a glimpse and the meaning of this place and called it Heaven.. .”
— Это ваше человеческого восприятия, — вещал Найт. — Это за пределами человеческого воображения. Иногда мне кажется, что в древние времена кому-то каким-то непонятным образом удалось увидеть это место, уловить его суть, и тогда он назвал его Раем Небесным.

He was old. He was incredibly old and filthy, a walking corpse. The skin was drawn tight over his cheekbones and pulled back from his lips, revealing yellowed, rotting teeth. Through a great rent in his robe, caked with filth, his ribs stood out like those of a winter-starved horse.
Найт был очень стар. Он был невыносимо старым и дряхлым настоящий ходячий труп. Кожа обтягивала его скулы, обнажая желтые гнилые зубы. Через огромную прореху в его задубевшей от грязи одежде просвечивали ребра необычайно худого, как у изголодавшейся лошади, тела.