All Flesh is Grass [Роковая кукла, параллельный перевод]

Roscoe gathered wood and I built a fire and cooked myself a meal while that great stupid hulk hunkered down across the blaze from me and chattered conversationally-and this time not rhyming words nor equation gibberish.
Роско натаскал дров, а я развел костер и приготовил поесть. Пока я ел, этот безмозглый болван расхаживал по ту сторону костра и разговаривал сам с собой, — причем, на этот раз не выдавая, как автомат, рифмованные очереди и не извергая математический бред.

“One eye thou hast,” he told me, glibly, “to look to Heaven for grace. The sun with one eye viewed all the world.”
— Одно твое око сотворено, — велеречиво провозгласил Роско, — дабы прозревать красоту мироздания. Единственным своим оком солнце зрит мир сущий.

I stared at him, amazed, wondering hopefully if he'd snapped out of it and could finally talk some sense-either that, or gone completely off his rocker.
Я удивленно уставился на него, недоумевая, считать ли это признаками просветления ума, или он уже окончательно свихнулся.

“Roscoe,” I said, as quietly as I could, not wishing to startle him out of any new-found sense, “I wasn't listening. I was thinking of something else. I wonder.. .”
— Роско, — сказал я осторожно, стараясь не смутить его только что проснувшийся разум.

“They can be meek,” he told me, “that have no other cause. A wretched soul, bruised with adversity, we bid be quiet when we hear it cry; but were we burdened with like weight of pain, as much, or more, we should ourselves complain.”
И вдруг он произнес:

Они покорны могут быть,

Такой удел им предрешен,

Молчи, услышав плач души,

Огнем несчастий обожжен.

И как ни горек крестный путь,

Тебе отмеренный судьбой,

Смирись, терпи и не забудь,

Как он ни тяжек, — но он твой.

“Poetry!” I yelled. “Poetry, for the love of God! As if equations and senseless rhyming weren't enough.. .”
— Господи, не хватало еще поэзии, — возопил я. — Стихи, Боже милостивый! Как будто не достаточно дурацких рифм и формул...

He clambered to his feet and danced a merry, clanking jig and sang: “The capon burns, the pig falls from the spit. The clock hath strucken twelve upon the bell; my mistress made in one upon my cheek. She is so hot because the meat is cold; the meat is cold because you came not home; you came not home because you have no stomach; you have no stomach, having broke your fast.. .”
А тем временем Роско, проворно перебирая ногами и громыхая металлическими конечностями, отплясывал задорную джигу, напевая:

На сковороде сгорел каплун,

А хряк сорвался с вертела,

Двенадцать раз ударил гонг часов,

А милочка моя лишь раз мне поддала.

Она так распалилась оттого,

Что холодно жаркое на плите,

А холодно жаркое на плите

Из-за того, что дома не был я.

А не явился я домой в тот день

Лишь потому, что брюхо разорвал,

А брюхо прохудилося мое

Из-за того, что в пост скоромного поел...

He stopped in mid-caper and stared wonderingly at me. “Fast,” he said. “Last, mast, cast.”
Он замер, не закончив очередного па, и восторженно уставился на меня: «Пост, рост, тост, прост...»

At least he was back to normal.
В его случае этот переход можно было считать возвратом к норме.

Он опустился на корточки подле костра, уже не разговаривая со мной, а бормоча что-то себе под нос.

He hunkered down by the fire again, no longer talking to me, but mumbling to himself.

The twilight deepened and the galaxy blossomed in the sky, first the brilliance of the central core, hanging just above the eastern horizon, and then, as night came on, the wispy filaments of the spiral arms became apparent, first as a structure of silvery mist, which brightened as the darkness grew.
Сумерки сгустились, и галактика вновь расцвела на небе во всем своем великолепии. Сначала проявилась ее сердцевина, нависшая над горизонтом на востоке, затем, когда вечерние сумерки стали наливаться чернотой, прорезалась тончайшая паутина спиральных щупалец, сначала похожая на серебристый туман, а затем все более и более разгоравшаяся огнем.

Wind whispered overhead and the campfire smoke, after rising vertically for a short distance, leaned over and slanted off into the darkness as it met the wind. firelight.
Легкий ветерок что-то нашептывал у нас над головами, и прямой столб дыма, поднимавшийся вертикально над нашим костром, достигнув воздушного потока, ломался и, подхваченный ветром, растворялся в темноте.

Far off something was chuckling softly to itself and tiny forms of life scurried in the grass and brush just beyond the circle of
В отдалении заливался смехом какой-то зверек; в траве и кустах, недалеко от круга, очерченного светом костра, шевелились и шуршали крошечные животные и насекомые.

Shakespeare? I wondered. Had it been Shakespeare he had spouted? The words had sounded like it, but I could not be sure; it had been many years since I'd even thought of Shakespeare. And if it were, how had Roscoe known of Shakespeare?