| Angry snarling and vicious trumpeting sounded behind me and when I spun around I saw the pursuing beasts throwing their bodies into the narrow cleft of street, throwing them ferociously and vainly, fighting to get at us, fighting to get in. But we were safe. Finally I had an answer as to why the streets should be so narrow. |
Позади слышались злобное рычание и яростный скрежет когтей по камню. Обернувшись, я увидел, как преследовавшие нас чудовища тщетно пытаются протиснуться в узкую щель между домами. Все их усилия добраться до нас, к счастью, не принесли результата. Мы были в безопасности. И я наконец получил ответ на давно волновавший меня вопрос: зачем в городе такие узкие улицы. |
|
|
| TWENTY-SIX |
26 |
| The ghostly ships still stood upon the whiteness of the landing field with the great white cliffs of the city rising up like the inner sides of a gigantic cup. The field was as clean as ever and there was a deathly silence over everything. Nothing stirred; there was no breath of wind. |
Призрачные силуэты кораблей все также виднелись на белом поле посадочной площадки космодрома. Величественные белоснежные утесы городских домов окаймляли ее, как края гигантской чаши. Площадка сияла стерильной чистотой. Кругом стояла мертвая тишина. Ни единого движения, ни малейшего дуновения ветерка. |
|
|
| The shriveled, shrunken body of the gnome hung limp and listless at the end of a rope tied to a rafter in the storeroom. The storeroom looked as it had before, with boxes, bales and bundles piled high. There was no sign of the hobbies. |
Повешенное на привязанной к стропилу веревке сморщенное тело гнома расслабленно свисало из-под потолка кладовой. И в кладовой все было по-прежнему: те же горы поставленных друг на друга ящиков, коробок, тюков и узлов. Лошадки куда-то исчезли. |
| In that great room to which the ramp led up from the street the slabs of stone were still in place, with the circular control dial to one side of them. |
В небольшой комнате, куда надо было подниматься с улицы по пандусу, каменные плиты тоже находились на своих местах. На их боковых гранях виднелись телефонные наборные диски. |
|
|
| One of the slabs was glowing and in the glow was a nightmare world of what seemed a brand-new planet, its half-molten, half-crystallized surface heaving in a slow pulsation, pitted with craters of red-hot slag, steam vents sending out slender plumes of smoke and superheated water. In the distance volcanoes belched flame and heavy clouds of smoke. |
От одной из плит исходило сияние, и в нем, как на экране кинотеатра, демонстрирующего фильм ужасов, представала картина кошмарного мира новорожденной планеты. Ее наполовину расплавленная, наполовину затвердевшая поверхность медленно вздымалась, подвластная мощному внутреннему дыханию. Кругом открывались страшные, наполненные лавой нарывы кратеров, на дне которых шевелился раскаленный докрасна шлак. Из расщелин вырывались клубы дыма и пара, выплескивались волны кипящей воды. В отдалении вулканы извергали пламя, выбрасывая вверх огромные облака пепла. |
|
|
| Roscoe had unloaded his packs and the water tin just inside the door that opened on the ramp and now was hunkered down, scratching at the floor, but making no marks upon it, and for once he wasn't mumbling to himself. |
Роско уже успел снять походные мешки, а флягу с водой поставил в проеме двери. Теперь он сидел на корточках, царапая пол пальцем, правда, на этот раз он не пытался изобразить какие-нибудь заумные формулы и, что особенно странно, уже не бубнил себе под нос. |
|
|
| I went on breaking up the wooden bench I'd taken from the storeroom, feeding the fire I'd built upon the floor. |
Я принялся разламывать деревянную скамью, прихваченную из кладовой, чтобы как следует разжечь костер, устроенный мною прямо на полу. |
|
Хорошенькое зрелище, подумал я, мы, наверное, представляем со стороны: дикий варвар, разбивший лагерь в мертвом городе погибшей цивилизации, еще один варвар из другого племени, болтающийся на веревке за дверью соседней комнаты, и представитель механического интеллекта, упорно старающийся разрешить одному ему понятную проблему (а может быть, непонятную ему самому). |
| And here I was, I thought, a latter-day barbarian camping in the deserted city of a vanished race, with another barbarian swinging at the end of a rope in the next door and a mechanical intelligence working on a problem that no one knew, perhaps least of all himself. |
|
|
|
| It was incredible that Roscoe could know what he was doing. There would have been no need to program him for the kind of calculations that he seemed to be engaged in working out. Was it possible, I wondered, that the beating his brain case had taken while being used as a polo ball had not only knocked out of him all ordinary sense, but had knocked genius into him? |
Я бы упал в обморок от удивления, если бы мне доказали, что Роско отдает себе отчет в своих поступках. Наверняка он никогда не был запрограммирован для проведения тех расчетов, которыми он постоянно занимался. Видимо, размышлял я, основательная встряска, полученная его мозгом во время исполнения «заглавной партии» при игре в поло, не только вышибла все остатки здравого смысла, но и вколошматила вместо него черты гениальности.
|