All Flesh is Grass [Роковая кукла, параллельный перевод]

It wasn't very big, three feet or so in height and maybe ten feet square and from a distance it looked like an artistic junk heap.
Довольно небольших размеров — около трех футов высотой и десяти квадратных футов площадью — эта машина смотрелась со стороны как скульптура в стиле авангардизма.

Closer up it looked less like a junk heap; it looked like something a couple of vacation-bored kids would rig up from assorted odds and ends they had managed to accumulate, pretending that they were building some sort of wondrous machine.
Вблизи она уже не казалась кучей художественного мусора, а скорее напоминала плоды творческих усилий мучающихся от безделья школьников, на каникулах устроивших игру в машину времени.

I stopped and stared at it, unable to say a word. Of all the goddamned foolishness I had ever seen, this was the worst.
Я стоял, уставившись на этот несуразный аппарат, не в силах вымолвить ни слова. Из сотен дурацких вещей, которые мне пришлось повидать на своем веку, эта была вне конкуренции.

During all the time I had been sweating out my heart, running through the worlds, this silly robot had been hunting through the city to pick up all kinds of forgotten and discarded junk and had been lugging it out here and setting up this thing.
Как оказалось, в то время, пока я обливался холодным потом, наблюдая ужасы самых отвратительных миров, этот рехнувшийся робот шастал по городу, собирал мусор и металлолом, затем сносил всю эту ерунду сюда для того, чтобы построить эту уродину.

He had squatted down before what I imagine he imagined to be a control panel and was reaching out his hands to the knobs and switches on it.
Он присел перед панелью, которую, видимо, воображал пультом управления, и начал крутить расположенные на ней ручки и включать тумблеры.

“Now, captain,” he said, “if the mathematics should be right.”
— А теперь, капитан, — заявил он, — пусть восторжествует математика!

He did something to the panel and here and there tubes flickered briefly and there was a sound like the sound of breaking glass and a shower of glasslike fragments were peeling off the ship and crashing to the ground and the ship stood free of the milk-white glaze the buglike machine had squirted over it.
Он произвел еще какие-то операции на «пульте управления», и вдруг прозрачные трубки конструкции засветились и замигали. Раздался звук, похожий на звон бьющегося стекла, и сверкающий ливень напоминающих стеклянные бусы осколков скатился по бортам корабля, рассыпаясь по земле звонкими брызгами. Корабль стоял, сбросив мантию из молочно-белой глазури, в лучах, исходивших от этого жукоподобного аппарата.

I stood frozen. I couldn't move. The fool machine had worked and the ship stood free and ready and I couldn't move. It was incomprehensive. I could not believe it. Roscoe couldn't do this. Not the fumbling, mumbling Roscoe I had known. I was only dreaming it.
Я был в шоке. Невероятно, но эта дурацкая машина сработала, и теперь корабль был распечатан. Оставалось только выяснить, готов ли он к полету. Я не верил своим глазам. Это было непостижимо. Нет, Роско не мог этого сделать! Этого не мог сделать придурковатый, бормочущий Роско, которого я знал как облупленного. Такое могло произойти только во сне.

Roscoe stood up and came over to me. He put out both his hands and gripped me by the shoulders, standing facing me.
Я не заметил, как Роско подошел ко мне. Он обнял меня за плечи, глядя прямо в глаза.

“It is done,” he said. “Both for it and I. When I freed the ship, I freed myself as well. I am whole and well again. I am my olden self.”

— Я сделал это, — сказал он, — и для корабля, и для себя. Освободив корабль, я освободил себя. Я снова цел и невредим. Я такой же, как прежде.

And indeed he seemed so, although I'd not known his olden self. He had no difficulty talking and he stood and moved more naturally, more like a man, less like a clanking robot.
Действительно, теперь он был похож на нормального робота, правда, я понятия не имел, каким он был прежде. Сейчас он говорил без натуги, раскованность движений делала его похожим скорее на человека, чем на искусственный механизм.

“I was confused,” he said, “by all that happened to me, by the changes in my brain, changes that I could not comprehend and did not know how to use. But now, having used them and proved that they are useful, I am quite myself once more.”
— Я был потрясен, — произнес Роско, — всем тем, что случилось со мной, теми изменениями, которые произошли в моем мозгу. Я не мог в них разобраться и не знал, как их использовать. Теперь, найдя им применение, я снова стал самим собой.

I found that the paralysis which had gripped me now was gone and I tried to turn so that I could run toward the ship, but he clung tightly to my shoulders and would not let me go.
Я почувствовал, что охватившее меня оцепенение прошло, и попытался повернуться, чтобы немедленно бежать к кораблю. Но Роско крепко держал меня за плечи, не позволяя вырваться.

“Hoot talked to you of destiny,” he said. “This is my destiny. This and more. The movers of the universe, whatever they may be, work in many ways to achieve each individual destiny.
— Свистун рассказывал тебе о судьбе, — сказал он. — Это моя судьба. Более того. Странники Вселенной всех рас и цивилизаций рыщут по галактике, пытаясь найти свое предназначение.