All Flesh is Grass [Роковая кукла, параллельный перевод]

Paint went rocking forward, Tuck bouncing on him like a doll clothed in a scrap of brown cloth. And that doll of his, I thought...
Пэйнт, покачиваясь, рысил вперед. Тэкк болтался на нем, словно кукла, неаккуратно завернутая в коричневую пеленку. Почти как его любимая кукла, подумал я...

“What about the doll?” I whispered to Sara.
— А где кукла? — вдруг вспомнив о ней, прошептал я Саре.

I don't know why I whispered. It was foolish of me. I could have shouted and that herd of centaurs would not have paid attention. They were busy watching Tuck.
Не знаю, почему я заговорил шепотом. Ведь никакой необходимости в этом не было. Я мог бы и закричать — орда кентавров внизу не придала бы этому никакого значения. Все их внимание было приковано к Тэкку.

“What about the doll? Did he leave it here?”
— Где же кукла? Он ее оставил? — не унимался я.

“No,” she said, “he took it with him. He tucked it underneath the belt and pulled the belt up tight to hold it.”
— Нет, — ответила Сара, — он взял ее с собой. Подоткнул ее под пояс и как следует затянул его, чтобы не потерять.

“For the love of Christ!” I said.
— Господи милосердный! — воскликнул я.

“You keep thinking,” he said, “that it is just a doll, that there's something wrong with him to carry it around. But there isn't. He sees something in it you and I can't see.
— Ты продолжаешь считать, — уверяла меня Сара, — что это — обычная кукла и нужно быть ненормальным, чтобы с ней таскаться. Но ты не прав. Он видит в ней нечто большее, чем ты и я.

It's not just a good luck charm, like a rabbit's foot. It's a good deal more than that. I've watched him with it. He handles it tenderly and reverently. As if it were religious. A Madonna, maybe.”
Это не просто приносящий удачу талисман, вроде кроличьей лапки. Это нечто большее. Я наблюдала, как он обращается с ней. Он делает это с нежностью и почтительностью. Словно это религиозный символ. Как скульптура Мадонны, возможно.

I scarcely heard the last of what she had to say, for Paint was getting close to the herd of centaurs and was slowing down. Finally, fifty feet or so from them, the hobby stopped and stood waiting. Tuck sat there like a lump.
Я пропустил ее последние слова мимо ушей — Пэйнт уже приближался к стаду кентавров и замедлял свой бег. Наконец, он остановился в футах пятидесяти от них и замер в ожидании. Тэкк сидел в седле — чурбан чурбаном.

He hadn't raised his hand in a peaceful gesture. He hadn't done a thing; he'd just ridden up to them, sitting on Old Paint like a lumpy sack.
Он даже не поднял руку в приветственном жесте. Он ничего не сделал: просто-напросто подъехал к ним и сидел на Старине Пэйнте, как мешок.

I looked around. Sara had the glasses trained on the flat.
Я оглянулся. Сара смотрела на равнину в бинокль.

“Is he talking to them,” I asked.
— Он говорит с ними? — спросил я.

“I can't tell,” she said. “He has the hood pulled up around his face.”
— Не могу определить, — ответила она. — Его лицо закрыто капюшоном.

It was all to the good, I told myself. They hadn't killed him out of hand. There might still be hope.
Неплохое начало, сказал я про себя. Если уж они не убили его сразу, то какая-то надежда остается.

Two of the centaurs trotted out to meet him, maneuvering so there'd be one on each side of him.
Два кентавра рысцой двинулись ему навстречу, маневрируя таким образом, чтобы оказаться по разные стороны от Тэкка.

— Смотри, — сказала Сара, передавая мне бинокль.

“Here,” said Sara, handing me the glasses.

Through them I could see nothing of Tuck except the back of that pulled-up hood, but could plainly see the faces of the two centaurs. They were the faces of tough and strong-willed men, brutal faces.
Через окуляры я тоже не мог хорошо разглядеть Тэкка: его голову полностью закрывал поднятый капюшон. Зато лица двух кентавров удалось рассмотреть достаточно четко — очень суровые, волевые лица, скорее даже жестокие.

They were far more humanoid than I had expected them to be. They had the appearance of listening to Tuck and from time to time one or the other of them seemed to make short replies.
Вопреки моим ожиданиям, в них было много человеческого. Похоже, они внимательно слушали Тэкка, и время от времени то один, то другой, казалось, бросал в ответ короткие фразы.

Then, suddenly, they were laughing, great shouts of uproarious laughter, taunting, contemptuous laughter, and behind them the herd took up the laughter.
Затем они вдруг засмеялись. Они смеялись во весь голос, можно сказать, оглушительно ржали. Это был язвительный смех, полный презрения. И сзади этот смех подхватило все стадо.

I put down the glasses and crouched there, listening to the distant booming of that mass laughter which echoed in the twisted hills and gullies.
Я отнял от глаз бинокль и, прижавшись к земле, прислушивался к этим доносящимся издалека раскатам дружного хохота, усиленного эхом, отраженным от скатов холмов и дна низины.