Телевизор был самым худшим изменением; больше всего бросающимся в глаза. У Сириуса было чёткое воспоминание, как они ссорились, покупать телевизор или нет, очень давно. Шумная уродливая маггловская светящаяся коробка. Он всё ещё считал ее ужасной, но каким-то образом он не мог перестать смотреть ее. Она его отвлекала. Она отвлекала его от мыслей; от воспоминаний.
Он провёл слишком много своей жизни, вспоминая. Переживая события, переживая ошибки и недопонятые разговоры. Просеивая их снова и снова, пока всё в его голове не разбилось на крошечные фрагменты без какой-либо связной структуры или истории. Он больше не хотел сидеть и думать. Он хотел действовать. Он хотел делать. И никто ему не позволял.
Он фыркнул, поёрзал на месте, крепко сжал пальцы на подлокотнике дивана. Римус был приглашён на собрание, а Сириусу сказали остаться дома с магглом. Всё было бы нормально, если бы он тоже пошёл в облике Бродяги, он знал, что всё было бы нормально, но его никто не слушал. Они обращались с ним как с опасным оружием, как будто его нужно было держать под замком. Как будто он не провёл весь год один, самостоятельно заботясь о себе без чьей-либо посторонней помощи.
С ним не будут обращаться как с ребёнком. Он не позволит им этого. Разве он не заработал своё место?
Но Лунатик – Римус – он смотрел на Сириуса этим умоляющим измученным взглядом, и это сразу же его затыкало. Он ненавидел, когда он заставлял Римуса чувствовать себя некомфортно, из-за этого он переживал, что ему никогда не станет лучше. Он знал, что у него не всё было в порядке с головой, он знал, что он всё делал неправильно, и что он больше не был сам собой. Но Сириус надеялся, что одного года будет достаточно. Теперь он вырвался, он был свободен, и все, кто имел значение, наконец узнали правду. Это должно что-то да значить. К этому времени он уже должен был снова стать нормальным.
И Римус ему не помогал, мрачно подумал Сириус. Как он сможет привести голову в порядок, когда всё такое странное? Когда Римус, его единственный оставшийся друг, едва ли может посмотреть на него и не скривиться, едва ли может поговорить с ним и не запнуться, отводя взгляд. И его парень. Сириус гадал, как быстро это произошло, как быстро этот маггл втёрся в доверие. Заразил Римуса своей обыденностью; сделал его Лунатика тихим и опасливым. Не лучше любого маггла.
Было похоже, будто внутри Римуса приглушили свет. Сириус искал в нём следы от старого Лунатика, но в нём не осталось ничего от той дерзкой озорной энергии, той бурлящей силы Римуса Люпина, когда у него был коварный план.
Сириусу пришлось целую вечность уговаривать Римуса хотя бы сходить на собрание. В конце концов, у него сложилось впечатление, что Римус пошёл, лишь бы угодить ему; лишь бы его успокоить. И он был на это согласен, лишь бы он только пошёл. И когда он вернётся, он расскажет всё Сириусу, Сириус его заставит. Это самое меньшее, что может сделать Римус.
Римус ещё одумается. Он поймёт, что по-другому никак. Он захочет сделать это ради Гарри.
Сириус не мог не улыбнуться самому себе при мысли о Гарри. Этот невероятный, превосходный, смелый мальчишка. Джеймс бы так им гордился…
Джеймс, Джеймс, прости меня…
Он содрогнулся и снова закрыл глаза, собираясь с духом перед лицом холода. Он так сильно хотел Римуса. Он не хотел быть один, только не снова, пожалуйста…
– Здарова? – Грант ввалился в комнату, будто чтобы напомнить Сириусу, что он был совсем не один, и радостно ему улыбнулся. Сириус с опаской наблюдал за ним. Всегда улыбается, чёрт его. Чокнутый.
– Добрый день, – ответил Сириус, намеренно акцентируя свою правильную речь в контраст ужасному поломанному акценту Гранта.
Сириус ни секунды не проводил с магглами даже до Азкабана и находил их в лучшем случае непонятными; будто они какие-то инопланетяне. И он ненавидел радостное настроение Гранта всеми фибрами своей души.
– Чувствуешь себя лучше?
Сириус неразборчиво буркнул в ответ. Он не считал, что он должен что-то объяснять этому человеку. Он мирился с ним ради Римуса, но не более того.
– Рад это слышать, – кивнул Грант, показывая ямочки на щеках.
Сириус подумал, что он наверняка невероятно тупой.
Сотри эту сумасшедшую ухмылку со своего лица! рявкнул призрак Вальбурги Блэк.
Сириус помнил Гранта подростком, и даже тогда тот не был таким уж красавчиком. И пятнадцать лет не пощадили линию роста его волос и кожу. Сириус понятия не имел, что Римус вообще до сих пор делает с Грантом, и если он такой же глупый, как его внешность – ни о чём – то Сириус был тем более озадачен, почему же Лунатик до сих пор с ним водится.
Тот Римус, которого он знал – его Римус никогда бы не стал терпеть рядом с собой дурака.
– Когда он вернётся, – теперь говорил Грант, до сих пор радостно, до сих пор улыбаясь, показывая свои неровные зубы и белый шрам в уголке рта, – я уйду.
– О, ладно, – пожал плечами Сириус. Он попытался придумать, что сказать. – …Нам нужно молоко.
– Нет, – засмеялся Грант, легко качая головой. Он присел на кофейный столик прямо напротив Сириуса – так близко, что их колени почти соприкасались – и посмотрел ему прямо в глаза. – Я не пойду в магазин – я имею в виду, что я ухожу.
– Что? – нахмурился Сириус. – Почему? Это Римус тебе сказал? Потому что это была не моя идея.
– Это моя идея, – сказал Грант, переставая улыбаться. У него были усталые глаза, и Сириус осознал, что хоть Грант и улыбался, он не был счастлив. Ему было очень-очень грустно. Сириус не знал, что ему с этим делать; у него были свои собственные проблемы.
Грант продолжил говорить:
– Я осознал это какое-то время назад. Когда он вернулся из школы и весь дрожал от того, что увидел тебя снова. Я думаю, наверное, я понял уже тогда. Надо было что-то делать, но я не мог просто оставить его одного…
– Слушай, я не знаю, что ты думаешь…
– Я всегда лишь только присматривал за ним для тебя, – сказал Грант, поднимая руку, чтобы заставить Сириуса замолчать. – Я никогда не был тем самым для него. Это всегда был ты, все эти годы.
– И всё же ты всё равно здесь, – пробормотал Сириус. Он снова прижал колени к груди, закрываясь в себе. Он хотел, чтобы Грант просто ушёл, раз уж он уходил; потеряйся. Он хотел бы обратиться в Бродягу, но он знал, что это не поможет делу, и ещё он обещал Римусу так не делать.
– Видишь, вот об этом я и хотел с тобой поговорить, – сказал Грант, сводя брови вместе. – Если я уйду, то тебе придётся о нём заботиться, понятно? Не винить его за то, что там с тобой происходило эти десять лет.
– Двенадцать лет, – исправил Сириус.
– Мне всё равно, – пожал плечами Грант. – Никому из нас не было легко, солнышко, ты не такой уж и особенный. А вот Римус особенный.
Голос Гранта вдруг стал твёрдым и опасным – почти что агрессивным.
– Он особенный для меня, и если не можешь быть мужиком и относиться к нему с добротой, то тогда ты его не заслуживаешь. Он ждал тебя. Он никогда не прекращал ждать. Он не скажет этого, потому что Римус не говорит подобные вещи. Но он их чувствует. Он всё чувствует, ты должен это знать.
Сириус не ответил.
– Он любит тебя, – спокойно сказал Грант. – Ты обязан любить его в ответ.
– Я люблю е…
– …Нет, – Грант снова качал головой. – Нет, не вот так вот. Ты должен быть здесь; реальным существующим человеком. Не собакой. Не призраком.
Сириус больше не мог встретиться с Грантом взглядом, он повесил голову и кивнул.
– Я буду.
– Хорошо, – Грант снова улыбнулся, его лицо снова стало ласковым. – А теперь, когда он будет ворчливым – а он будет ворчливым – не позволяй ему хандрить, и не позволяй ему пить. Он захочет этого после полнолуния, но у него уйдёт только больше времени, чтобы поправиться, если он это сделает.