В фильме он играл Его сиятельство. В рассказе ему принадлежит одно-единственное высказывание по поводу Анны:
– Я прикажу посадить вашего мужа на гауптвахту за то, что он до сих пор скрывал от нас такое сокровище… Нужно назначить вам премию за красоту… как в Америке…
В картине же он то и дело восклицает: «Прелесть!», «Прелестно!», «Несравненная!», «Чаровница моя!», «Красавица!» – и порой чудится, что между Анной и Аллой дистанция стремится к нулю. Он на самом деле восхищался ею. И Ларионова признавалась, что была очарована им.
Но сплетники зря приникали глазом к замочной скважине: ничего «такого» они не могли увидеть. От Вертинского Алла, не устающая учиться, совершенствоваться, почерпнула много полезного: от правил этикета, которые она усваивала без тени обиды (помните ее самокритичное: я была нескладная, неотесанная!), до мудрых советов, касающихся ее профессии и личной жизни.
Вертинский высоко оценил ее работу в «Анне на шее». Они встречались и после съемок. Ларионова вспоминала, как она пила коньяк с лимоном, сидя на ковре в его гостиничном номере в кругу молодежи, которую Вертинский любил и с которой умел общаться.
Позже они не раз пересекались с ним в других городах, особенно в Киеве и Ленинграде, снимаясь уже в разных картинах.
Однажды в Киеве (об этом инциденте Ларионова рассказала в интервью газете «Совершенно секретно») они встретились в гостиничном буфете за завтраком, и один из наших знаменитых актеров, ныне покойный, видимо, с большого похмелья стал оскорблять Александра Николаевича: мол, ты эмигрант и, хотя вернулся, никому здесь не нужен… Вертинский не сказал в ответ ни слова, но на глазах у него блеснули слезы. Алла бросилась его успокаивать: «Не обращайте внимания, это он спьяну, из зависти. Вы на Родине, вас здесь любят…». Ведь на самом деле так и было. Он много работал и очень гордился, когда ему вручили Сталинскую премию.
Семья Вертинских на долгие годы вошла в жизнь Ларионовой. С Лидией Владимировной, женой Александра Николаевича, они встретились еще в пятьдесят втором году на съемках «Садко», с самим Вертинским снимались в пятьдесят третьем, а с начала девяностых с одной из их дочерей – Марианной – они играли в спектакле «Коварство, деньги и любовь».
В трудный момент своей жизни Ларионова получила от Вертинского записку, о содержании которой не считала нужным распространяться. Это дало повод кое-кому из «проницательных» утверждать, что то было любовное послание.
А записка – вот она:
«Желаю Вам большой карьеры и верю в нее. Но не спешите с „личной“ жизнью. Помните, что Вы обречены:
как говорит Вертинский. И поэтому не разжалобливайте себя мыслями об одиночестве. Актер – всегда один. Но зато он бог! А боги одиноки. А. Вертинский. Ленинград».
В день ее рождения, в феврале, он прислал корзину белой сирени. В 1957 году, когда она родила первую дочь, Алену, предлагал стать крестным отцом. Она не возражала. Но породниться не удалось: вскоре Вертинский скоропостижно скончался.
«Анна на шее» вышла на экраны в 1954 году. Фильм имел бешеный успех, прежде всего благодаря Алле Ларионовой, исполнительнице главной роли.
Интерес к картине не ослабевал долгие годы. В середине пятидесятых не было в нашем кино более громкого имени, чем Алла Ларионова. Открытки с ее изображением молниеносно исчезали из киосков. Ее любили, ей поклонялись, ею восхищались многие. Большое значение, конечно, имело и то, что в «Анне на шее» играли известные, пользовавшиеся популярностью у зрителей актеры: Жаров, Вертинский, Владиславский, Сашин-Никольский…
Триумфальному шествию картины по стране не могла помешать критика, развернувшаяся на страницах периодической печати.
Постановщика фильма И. Анненского упрекали прежде всего в том, что «Анна на шее» по стилистике ближе к Островскому, нежели к Чехову, что искажены буква и дух классического первоисточника. Экранизации, писали рецензенты, недостает очень важного свойства чеховского письма – тонкости. Режиссер несколько огрубил краски. Фильм бросок, ярок, эффектен, но не тонок. И еще. В рассказе Аня порабощается светом, в фильме она побеждает свет, укрощает его своей гордой и независимой красотой.
Хочется, хоть и запоздало, возразить рецензентам, тем более, что критика эта была игрой в одни ворота.
А.Н. Островский? К персонажам его пьес близок, пожалуй, лишь Артынов, богач, известный донжуан и баловник. Его блестяще, точно, впрочем, по Чехову, играет Жаров (разве что астмой его Артынов не страдает). Не выпадает из чеховского образа А. Сашин-Никольский – Петр Леонтьич, отец Ани. Разве можно представить другим скромного учителя чистописания и рисования в гимназии, тихо спивающегося после смерти горячо любимой жены? А князь? Вертинский органично слился с этой ролью – найденные им детали (то же грассирование, к примеру), штрихи, вплоть до мельчайших, углубляют, делают более зримым образ его сиятельства, что для фильма имеет большое значение. (В литературном произведении не надо, а в фильме необходимо учитывать зрительный ряд.) Ну а в муже Ани, Модесте Алексеиче, сыгранном Владиславским, и под лупой не разглядишь «огрубления красок» – настолько близок его герой и Чехову, и Чехонте…