Юноша выполз из пещеры и завалил вход в неё огромными валунами. Больше никто и никогда не попадет в сокровищницу Клыкозуба и не превратится в Дракона. Вход был замурован. На следующий год беспорядочно наваленные камни порастут мхом и травой, время сгладит воспоминания о Клыкозубе и останутся одни лишь легенды о призрачных сокровищах, похороненных где-то глубоко под землей.
Закончив работу, юноша попил из озера воды и ещё раз осмотрел свое новое тело. К своему удивлению, он обнаружил, что на спине сложены крылья. Он раскрыл их, разбежался и, высоко подпрыгнув, взлетел над синей гладью.
Он взлетел очень высоко. Поначалу дело не ладилось: его то вертело волчком, то закручивало в спираль, но потом Алладин приноровился, разобрался в воздушных течениях и неторопливо заскользил над землёй.
Внизу медленно проплывали зеленые склоны холмов, долины сменялись лесами и речными извилинами, а далеко на горизонте виднелось море и узкая полоска Побережья.
Позабыв о своем несчастье, Алладин наслаждался полетом над вершинами гор, радостью борьбы с воздушными потоками, стремительными подъёмами и плавными спусками. Какое-то время юноша был просто счастлив. Но когда он случайно пролетел над озером и вновь увидел свое отражение, радость сразу исчезла.
А потом он увидел Синие Степи. Они лежали посередине Мира и с высоты казались озером, зажатым между отвесных скал. Юноша резко вильнул в сторону и начал стремительно снижаться.
Ему стало стыдно. Он не хотел, чтобы Великий Эйлах увидел, в кого он превратился. Пять волшебных колец жгли ему лапу. Алладин хотел сбросить их, потому что чувствовал себя недостойным носить знак Эйлаха. Но кольца, казалось, намертво вросли в его когти. Избавиться от них не представлялось возможным.
Дни потекли медленной, неразличимой чередой.
Алладин поселился в небольшой пещере на вершине скалы, подальше от рек и озёр, в которых он мог бы увидеть свое отражение. Он ненавидел свой костяной гребень с шипами, и даже крылья не приносили ему былую радость.
По ночам он смотрел на знакомые созвездия и разговаривал с ними. Это спасало его от безумия, которое всегда приходит следом за одиночеством. Иногда он охотился на горных баранов, но большей частью лежал в своем логове, свернувшись, размышлял о превратностях судьбы и рассматривал волшебные кольца.
Конечно, он мог бы явиться к Эйлаху и приказать вернуть ему человеческий облик. Но как можно показаться на глаза создателю этого Мира в таком виде да ещё что-то приказывать? Это всё равно, что прийти во дворец на торжественный бал в грязных нищенских лохмотьях и попросить султана уступить на минутку трон.
Но одиночество было непереносимо. Алладин не мог жить без дружеской привязанности и взаимопонимания. И поэтому однажды, после очередной звездной ночи, он сорвался со своего каменного ложа и полетел к Синим Степям, к Сердцу Мира. Алладин хотел увидеть Эйлаха, склониться перед ним и спросить, как ему жить дальше.
Глава двадцатая
Создатель Мира
– Ты пришёл, – сказал Эйлах.
Голос его прогремел над Степью, и синие травы склонились, словно под порывом сильного ветра. Алладин сложил свои перепончатые крылья и опустил голову.
Трудно было разобраться в интонации Великого Дракона. Слова его звучали как вопрос и как утверждение. Может, он укорял юношу, что тот все-таки осмелился явиться перед ним в таком жалком виде. А может, наоборот, Эйлах давно ждал его прихода и теперь упрекал, что юноша так долго медлил.
– Посмотри мне в глаза, – произнес тот же величественный голос.
Слова звучали отчетливо, и каждое слово было как бы отделено тишиной – точно так же долго висит в воздухе каждый отдельный удар большого колокола.
Алладин с трудом поднял голову. Огромная, увенчанная золотой короной голова Эйлаха возвышалась над юношей, как гора. Передние лапы вросли в землю: между когтями шелестели легкомысленные березки. Зеркальная чешуя отражала первые лучи восходящего солнца и, может, поэтому Дракон сверкал, словно был сделан из расплавленного золота и солнечного света. На его золотистых крыльях играло радужное сияние. Они немного походили на паруса, а тело терялось в туманной предутренней дымке.
Глаза Эйлаха были далеко, но казалось, что они совсем рядом – жёлтые, с искрящимися в них звездами, они видели юношу насквозь. В глубине этих глаз таились столетия, а на самом дне жила память о начале этого Мира.