Выбрать главу

Аллен Гинзберг в переводах Михаила Гунина

ЗЛАТОЦВЕТ

О дорогая милая роза   недоступное желание …как жаль, никак   не изменить безумный культурный златоцвет,   доступную реальность…
и листья эпидермы   ужасают — как вдохновлены они так лгать, лежа   в гостиной пьяными, нагими и мечтая в отсутствии   электричества… снова и снова пожирая тощий корень   златоцвета, унылая судьба…
  собрание поколения на цветастом ложе   как на берегу в Ардене — сейчас моя единственная роза —   радость собственной наготы.

Осень 1953

ПЕСНЯ

Бремя мира —   любовь. Под ношей   одиночества, под ношей   недовольства
  бремя, бремя, что несем мы —   любовь.
Кто отрицает?   Во сне она касается   тела, в мыслях   сооружает чудо,   в фантазиях страдает,   пока не рождена в человеке — смотрит из сердца,   горит непорочно — ведь бремя жизни —   любовь,
но мы несем это бремя   устало, и должны найти покой   в объятьях любви,   в конце концов, найти покой   в объятьях любви
Нет покоя   без любви, нет сна   без сновидений о любви —   безумствуй или будь холодным, преследуемым ангелами   или машинами, последнее желание —   любовь — не может быть горьким,   нельзя отрицать и невозможно скрыть   при отрицании:
  груз слишком тяжел
  — нужно отдать безвозвратно,      как мысль, пришедшую   в одиночестве, во всем блеске   ее излишества.
Теплые тела   сияют вместе в темноте,   рука движется к центру   плоти, кожа трепещет   от счастья, и душа радостно   приходит в глаза —
да, да,   вот чего я хотел,   я всегда хотел, я всегда хотел   вернуться в тело,   где я был рожден.

Сан-Хосе, 1954

ХАЙКУ

  Пью свой чай Без сахара —   Безразлично.
Воробей гадит   вверх ногами — а! мой мозг и яйца.
Голова Майя тиха На древесном стволе — Однажды стану жить в Нью-Йорке.
Оглядываюсь через плечо — мой зад укрыт вишневыми цветами.

Зимнее хайку

Я не знал имен цветов — теперь мой сад исчез.
Я хлопнул комара и промахнулся. Что заставило меня?
Читая хайку, я несчастлив в тоске по Безымянному.
Лягушка плавает в аптечной банке: летний дождь на серых мостовых.
Cтою на балконе в одних трусах; свет фар под дождем.
Прошел еще один год — мир не изменился.
Первое, что я искал в моем старом саду — Вишневое Дерево.
Мой старый стол: первое, что я искал в моем доме.
Мой старый дневник: первое, что я нашел в моем старом столе.
Дух моей матери: первое, что я нашел в гостиной.
Я кончил бриться, но глаза, смотревшие на меня, остались в зеркале.
Безумец выходит из кинотеатра: улица в обеденный перерыв.
Города парней в своих могилах, и в этом городе…
Лежу на боку в пустоте: Дышу через нос.
На пятнадцатом этаже Пес обгладывает кость — Визг шин такси.
Эрекция в Нью-Йорке, мальчик В Сан-Франциско.
Луна над крышей, черви в саду. Я снимаю этот дом.

Беркли, 1955

29 ФЕВРАЛЯ 1958

Прошлой ночью мне снился Т. С. Элиот он звал меня с собою в царство грез Кровати диваны туман над Англией Чай в его доме радуга в Челси Шторы на окнах, дым поднимается вверх по трубе, а в тихом и теплом доме невероятно милый крючконосый Элиот любил меня, приютил меня, предложил лечь на диван и поспать, был очень вежлив и слушал серьезно спросил мое мнение о Маяковском я читал ему Корсо Крили Керуака советовал Берроуза Олсона Ханке бородатая леди в зоопарке мудрая пума в Мехико Сити шестеро мальчиков из хора в Занзибаре измученно пели на разных языках суахили и пульсирующий ритм Ма Рэйни и Рэйчел Линдсей. На Королевском острове мы вели долгую вечернюю беседу Потом он накрыл меня, лежащего в красных семейных трусах на диване у камина, мягким шелковым одеялом отдал мне недокуренную трубку и с грустью отправился в постель, Сказав ах Гинзберг я так рад встретить такого чудесного юношу, как Вы. Потом я проснулся, стыдясь за себя. Так ли он добр и хорош? Так ли велик я? С чего это я вдруг мечтаю о манне небесной? Кого во всей Англии хотел поразить я? Что я сделал не так, чтобы стать совершенным пророком? Мне снится моя доброта к Т. С. Элиоту ведь я желаю быть частью истории и владеть частью его воображения — амбициозная мечта эксцентричного мальчишки. Боже, пусть не сбудутся мои злые мечты. Прошлой ночью мне снился Аллен Гинзберг. Т. С. Элиоту не было бы стыдно за меня.