Мне 44 года. Живу по-прежнему в Нижнем, хотя какое-то время жил в Москве.
Принципы Томаса Джефферсона
Меня не били (так не бьют, я в нашей школе насмотрелся, как бьют), надо мной издевались. Больше остальных Воробьев и Калинин. Там еще другие были, только я их не запомнил, плохо видел – в глазах слезы стояли.
Сначала Воробьев с Калининым пинали мою шапку.
– Воробей, лови! – кричал Калинин раз за разом «посылая пас низом». После его ударов шапка каталась по подтаявшему, посыпанному песком снегу и собирала на себя жидкую коричневую грязь.
– Месси! В левую девятку! – Воробьев, напротив, старался запульнуть «мяч» как можно выше, желательно на дерево.
А я, сжав зубы, метался между ними, подпрыгивал, даже падал на колени, в попытках перехватить пролетавший мимо головной убор. Они выдавали это за игру, но когда шапка наконец случайно угодила мне в лицо, и я ее схватил, Воробьев толкнул меня в спину. Кулаком между лопаток. Не сильно, и все же я упал – запнулся.
– Чо, америкос, ноги не держат? – засмеялся Воробьев. – Калина, подтверди, я до него пальцем не дотронулся!
– Его земля русская не держит! – усмехнулся Калинин. – Чо разлегся, урод? Русскую землю решил понюхать? Америкос!..
Еще час назад меня так никто не называл…
Час назад перед последним уроком наша классная объявила:
– После школы никуда не расходимся. Поедем в центр города, будем участвовать в празднике, посвященном Дню Конституции.
– Уууу!.. – заныли все.
– Никаких «У»! – прикрикнула классная. – Никого не отпущу.
Но возмущение все равно не прекратилось, а нытье усилилось:
– Алёна Дмитриевна, я не могу...
– Алена Дмитриевна, мне к зубному…
– Алёна Дмитриевна, мне в секцию…
– Все могут! – классная выбросила вперед правую руку и прочертила в воздухе длинную горизонтальную линию. Слева направо, очень категорично.
– Алёна Дмитриевна! – перекричал толпу мой лучший друг Василек. – У меня же нога!..
Классная скривилась: действительно на большой перемене Василек упал и покалечил ногу. Думали – перелом, чуть скорую не вызывали, но когда разобрались, оказалось – растяжение. Обошлось. Впрочем, растяжение тоже штука малоприятная, и Василек героически не пошел домой, решил дождаться меня, чтобы я его проводил. На всякий случай. В общем, ничего страшного, но классная жутко перепугалась, валерьянку пила!
– Алена Дмитриевна! Нога же!..
– Ладно, ты можешь не ехать, – проскрипела классная, – а все остальные…
– Супер я отмазался? – кинулся ко мне Василек. – No pasaran!
Нда…
С недавних пор мы с Васильком стали считать себя оппозиционерами. Буквально вчера мой папа рассказал нам о митинге на Болотной площади, про то, какие замечательные люди в нем участвовали, и о том, что назревает новая революция: «Настало время бороться!.. Свобода! Равенство!.. Естественное право!.. Верность принципам Томаса Джефферсона!..»
Папа так захватывающе и радостно обо всем этом говорил, так убедительно ругал диктатуру нынешней власти, что мы с Васильком тоже решили бороться с существующим режимом. В первую очередь – не участвовать ни в каких школьных политических мероприятиях, потому что они у нас проходят исключительно в поддержку партии власти.
И вот сегодня Васильку удалось противопоставить себя диктатуре, а мне нет.
– Алена Дмитриевна, я тоже не пойду, – все-таки решился я, когда уже все остальные выговорились.
– Это еще почему? – не глядя на меня, поинтересовалась классная. – У тебя, в отличие от твоего друга, никакого растяжения не наблюдается.
– Нет. Просто я противник существующего в стране режима.
Опа…
Кто-то заржал, а классная выдохнула:
– Это ты вот сейчас так по-идиотски пошутил, да?
– Нет, не пошутил, – твердо ответил я. – И отказываюсь участвовать в вашем празднике.
Наступила напряженная тишина.
– Ты сказал очень нехорошую вещь, суть которой сам не понимаешь, – после короткой, неприятной паузы и тщательно подбирая слова, произнесла классная. Потом закрутила головой – наверное, для продолжения разговора хотела отвести меня в сторону или даже к директору – но внимательно рассмотрев окружавшие ее лица моих притихших одноклассников, передумала и продолжила: