- Я к тебе зайду погодя, - сказал Малыш. - У меня не совсем рассказ. Я уже говорил.
- Видишь, Снежина, - сказал Павлыш. - Я бы на твоем месте сам сел за письменный стол.
- Еще чего не хватало! - возмутилась Снежина.
Павлыш с трудом досидел до конца ужина, поспешил к себе в каюту. Ему вдруг почудилось, что вдохновение посетило его. Ему казалось, что сошедшая с небес муза шелестит белыми крыльями над самой головой. Он ворвался в каюту, бросился к машинке, быстро перечел уже написанное, зачеркнул последнюю фразу: "Я был здесь в отпуске; я очень устал".
И муза пропала. Растворилась в кондиционированном воздухе. Только что была рядом, а пропала. Павлыш подождал ее возвращения, не дождался и без ее помощи написал снова:
"Я был там в отпуске..."
И тут Муза взмахнула крылом.
"...Я искал место, где было бы тихо, свежо и безлюдно. Поэтому и поселился на две недели в этом городке, в опустевшем пансионате.
Большая часть комнат была заперта, а еще через месяц пансионат закрывался.
Соседи мои по пансионату были все случайные люди. Я встречался с ними в пустом кафе, которое оживало, лишь когда орнитоптеристы прибегали обедать, шумно складывали в углу разноцветные крылья и громко спорили, употребляя слишком много специальных терминов. Я садился за голубой столик поближе к бульвару, раскланивался с Виктором, агрономом-подводником, жена которого лечилась за городом, в санатории, усатым гуцулом, инженером из Львова, для института которого местный завод изготовлял какой-то сверхсложный прибор, и Шарлем, поэтом из Брюсселя. Он уверял как-то меня, что у него дома ремонт, а он не выносит ремонтов. Потом была Нина. Ей сказала приятельница, что здесь в октябре бархатный сезон. Приятельница, очевидно, спутала этот городок с каким-то местом на Кавказе. За разочарованием первого дня, когда Нина чуть было не уехала южнее, пришло спокойствие и ощущение самого настоящего, чуть тягучего и томительного отдыха. И Нина осталась.
Постоянный ветер и холодное солнце, черные лодки у моря, запах молодого вина, случайность, непостоянство нашей жизни здесь, обеды в уютном кафе, орнитоптеристы, жухлые листья на бульварных дорожках, белые утки в море все это вызвало приятное, щемящее чувство ожидания чего-то, письма ли, встречи..."
Закончив страничку и вытащив ее из машинки, Павлыш опечалился. Обнаружилось, что он так и не дошел до сути дела. Двенадцатый час. Лучше встать завтра пораньше. Голова уже плохо работает.
Павлыш разделся, принял душ и потушил свет. Но не спалось. Рождающийся рассказ нарушил обычное течение мыслей, беспокоил, оживал, и казалось уже, что ветер, дувший в нем, врывается в тишину каюты...
6
Ручка двери медленно повернулась. Дверь приоткрылась на несколько сантиметров. Затем в щели показалась стопка листов бумаги. Листы спустились по щели вниз на пол. Дверь так же беззвучно закрылась.
- Чертовщина какая-то, - сказал Павлыш, зажег свет, прошлепал босиком к двери и поднял листы.
Это был очередной рассказ, автор которого пожелал остаться неизвестным.
Спать все равно не хотелось, и Павлыш решил прочесть таинственным образом подкинутый рассказ.
"АЛЕНА И ИВАН
Иван прислонился к плоской стене оврага и закрыл глаза.
- Ты чего? - спросила Алена.
- Не могу больше. Минутку передохну.
- Нам надо успеть до сумерек, - сказала Алена.
- Знаю, но, если я помру на полпути, тебе легче не будет.
- Не говори глупостей, - сказала Алена. - Здесь не жарче, чем в Сахаре.
- Никогда не был в Сахаре, - ответил Иван. - Но читал, что днем там все живое прячется в тень. Или зарывается в песок.
- Здесь песка нет, - сказала Алена.
- На этой планете вообще ничего нет. Только скалы и чудища. Интересно: чем они питаются?
- Пойдем, - сказала Алена. - Скоро у тебя откроется второе дыхание.
- Восьмое, - поправил ее Иван. - У тебя вода осталась?
- Нет, ты же знаешь.
- Персидский царь, спасаясь от Александра Македонского, напился из грязной лужи и признался, что чище и вкуснее напитка ему не приходилось пробовать.
- Если бы мы были на Земле, я и сама напилась бы из лужи, - сказала Алена. - Потерпи. Километров через пять будет родник.
Минут десять они брели молча. Впереди показалась куча колючих серых кустов.
- Не смотри в ту сторону, - предупредила Алена.
- Там вода, - прохрипел Иван. - Там вода!
- Ее нельзя пить, - сказала Алена. - Видишь рядом скалозубов?
- Они безвредны.
- Это их водопой.
Похожие на бурдюки с водой, сизые многорогие животные ростом с корову медленно поводили головами, разглядывая путников.
- Ты боишься, что со мной что-нибудь случится?
- Не что-нибудь, а то же, что случилось с экспедиционной собакой.
- Мне рассказывали.
- А я сама видела, как Шарик превратился в одно из этих чудищ.
- Уж очень похоже на сказку.
- Может быть. Доктор Фукс вскрыл его потом. Даже внутренние органы переродились.
- Как он это объяснил?
Алена пожала плечами. Ничего не ответила.
Они миновали водоем, и Иван оглянулся, будто сырая вода прудика звала его вернуться.
- Доктор Фукс предложил интересную гипотезу, - сказала Алена. - Местные виды фауны однополы. Обычно они никогда не отходят далеко от своего водоема. Как только одно из животных умирает - от старости ли, от болезни, - другой скалозуб подходит к водоему, напивается этой жидкости (на базе есть фильм; дойдешь - посмотрим) и тут же разделяется на две особи.
- И какой вывод?
- Фукс предположил, что водоем - хранитель наследственности стада. В нем не вода, хотя по составу жидкость и близка к воде, а слабый раствор фермента, несущего в себе цепочки наследственных молекул.
- И много таких водоемов? - спросил Иван.
- Мы пока нашли шесть. У каждого пасется свое стадо.
- А сказке про собаку ты веришь?
- Верю, сама видела. Ты знаешь, на планете ни лесов, ни больших озер, ни рек. И в ходе эволюции водоем выработал способность не только поддерживать свой вид, но и влиять на другие живые организмы. Если одна из этих коров доберется до соседнего, чужого водоема и напьется из него, она превратится в жителя того водоема. Понятно?
- Мне одно понятно: я согласен стать коровой, только бы не умереть от жажды.